Повальные симпатии буржуазных радикалов и социалистических буржуа к правящему слою СССР имеют немаловажные причины. В кругу профессиональных политиков, несмотря на все различие программ, неизменно преобладают друзья уже осуществленного или легко осуществимого «прогресса». Реформистов на свете неизмеримо больше, чем революционеров. Приспособляющихся больше, чем непримиримых. Только в исключительные исторические периоды, когда массы приходят в движение, революционеры выходят из изолированности, а реформисты становятся похожи на рыб, выброшенных на берег.
В среде нынешней советской бюрократии нет никого, кто до апреля 1917 года, и даже значительно позже, не считал бы идею диктатуры пролетариата в России фантастичной (тогда эта «фантастика» называлась… троцкизмом). Иностранные «друзья» старшего поколения в течение десятков лет считали реальными политиками русских меньшевиков, стоявших за «народный фронт» с либералами и отвергавших идею диктатуры как явное безумие. Другое дело – признать диктатуру, когда она уже осуществлена и даже бюрократически изгажена: эта задача «друзьям» как раз по плечу. Теперь они не только отдают должное советскому государству, но и охраняют его от врагов, не столько, правда, от тех, которые тянут к прошлому, сколько от тех, которые подготовляют будущее. Если «друзья» оказываются активными патриотами, как французские, бельгийские, английские и иные реформисты, им удобно прикрывать свой союз с буржуазией заботами об обороне СССР. Если они, наоборот, стали пораженцами поневоле, как немецкие и австрийские социал-патриоты вчерашнего дня, они надеются, что союз Франции с СССР поможет им справиться с Гитлером или Шушнигом. Леон Блюм, который был врагом большевизма в его героическую эпоху и открывал страницы «Попюлер» для прямой травли против Октябрьской революции, теперь не напечатает ни одной строки, разоблачающей подлинные преступления советской бюрократии. Как библейскому Моисею, жаждавшему лицезреть Иегову, дано было поклониться лишь задней части божественной анатомии, так господа реформисты, идолопоклонники совершившегося факта, способны познать и признать в революции лишь ее мясистое бюрократическое a posteriori.
Нынешние коммунистические «вожди» принадлежат, в сущности, к тому же типу. После долгой серии обезьяньих ужимок и прыжков они открыли вдруг великие преимущества оппортунизма и ухватились за него со свежестью невежества, которое их всегда отличало. Уже одно их рабское и не всегда бескорыстное преклонение перед кремлевской верхушкой делает их абсолютно неспособными на революционную инициативу. Они отвечают на критические доводы не иначе, как рычаньем и лаем; зато под хлыстом хозяина они виляют хвостом. Эта малопривлекательная публика, которая в час опасности рассыплется во все стороны, считает нас отъявленными «контрреволюционерами». Что поделать? История, несмотря на свой суровый характер, не может обойтись без фарсов.