— Если вы думаете, что я испугаюсь вашего взгляда, святой отец, то могу вас разочаровать, — легко сказала Жанна. — Я — птица стреляная. А коль вы знаете, кто я, тогда должны знать и другое: однажды на меня смотрели вот так же, как вы, не один и не два, а полторы сотни священников. И я — победила!
— Вы еще смеете мне дерзить? — он встал из-за стола. — Да знаете ли вы, Дама Жанна, что завтра же, нет — сегодня, я отправлю послов в Рим, а еще через две недели сюда явятся легаты понтифика и целая армия святой инквизиции, возьмут вас и выполнят предписание руанского суда! Здесь же — в Кёльне! Или препроводят вас в Рим и сожгут публично перед папой! И никакой граф Варнербург вам не поможет! — нарочито громко выкрикнул доминиканец. — Потому что не станет спорить с наместником Бога на земле, дабы не потерять большее!
Жанна смотрела на него по-прежнему гордо, но заметно побледнела. Но отец Кальтизерен неожиданно поутих.
— О вас рассказывают многое, но мне это безразлично. Я вижу перед собой неразумную женщину, только и всего. А если так, то мой долг предостеречь вас, — в его тоне смешались презрение и снисхождение. — Кёльн — не Орлеан, а инквизиция — не англичане. Меч и секира вам тут не подмога. Вы проиграете. И очень быстро. Уезжайте из этого города. Я даю вам три дня. Если в течение этого срока вы не уедете, пеняйте на себя. Сюда прибудут инквизиторы со всех германских земель. Нам безразлично — незаконнорожденная принцесса вы или простая крестьянка. Для понтифика вы всего лишь колдунья и еретичка, впавшая в повторный грех и обязанная понести заслуженную кару.
— Но, кажется, инквизиция уже сожгла Жанну? — по-прежнему гордо спросила молодая женщина. Она усмехнулась. — Разве не так? Или вы хотите сжечь колдунью и еретичку по второму разу?
— А коль так, Дама, не знаю, как вас именовать в этом случае дальше, мне стоит сообщить об этом графу Варнербургу, чтобы он приказал вывести вас на рыночную площадь, содрать с вас одежду и высечь, а затем продержать в таком виде денька этак три! Чтобы каждый горожанин имел возможность пройти и плюнуть вам в лицо — в лицо самозванке!
На этот раз Жанна побледнела смертельно — ни одной кровинки не осталось в ее лице.
— Да как вы смеете, святой отец?! — на этот раз возмутилась она. — Если бы вы не были священником…
— Убирайтесь, кто бывыни были, — усмехнулся он. — Три дня, — Генрих Кальтизерен выставил вперед три сухих крючковатых пальца — большой, указательный и средний. — Три! — Глубоко посаженные глаза его продолжали жалить гостью из-под низких бровей. — Во имя Господа, я не шучу.