– Прощайте, мастер Хэнкс, – ответил сэр Томас, почти уже не видный во тьме, ибо последние лучи солнца давно угасали в тюремной камере.
* * *
Генрих наш с женой развелся,
Он другою обзавелся.
Папа это запретил,
Но король настойчив был.
Леди Энн – дороже церкви
И спасения души.
Щеки – персик, губы – вишня,
Груди – тоже хороши!
Старую на молодую
Генрих наш легко сменил.
Едет Кэйт в страну родную,
Муж ей с Анной изменил.
– Эту песенку напевает весь город, – сказал монах Бенедиктус, – и поют её с мерзким хихиканием и злорадством. Несмотря на королевский указ, запрещающий обсуждать развод короля с вами, эта песенка слышна везде.
– Глупая чернь! Она не понимает, что ее ждет, – презрительно заметила Екатерина. – «Изменил…» Они стали любовниками?
– В грехе живущие греха не боятся, – сурово ответил монах.
– Я не верю. Хотя всё может быть; король – бессовестный развратник. Но Анна! Какое целомудрие она изображала! Не дождавшись свадьбы, отдаться этому похотливому чудовищу. Вот это скромница! – Екатерина сухо и отрывисто рассмеялась. – Я не понимаю, почему Господь не накажет их? – сказала она после некоторого молчания. – Я тебе признаюсь, когда проходила эта богомерзкая церемония, ну, когда король был объявлен главой здешней церкви, я ждала, что вот-вот грянут громы небесные и испепелят еретиков. Но громы не грянули! Не грянули они и во время церемонии развода… Король здоров и весел, да еще сливается в грехе с этой мерзкой тварью. А меня выгоняют, лишают короны, отнимают дочь… Нет, я не ропщу; не подумай, что я жалуюсь на промысел Божий! Я с радостью принимаю ниспосланные мне Господом испытания и не устаю благодарить его за страдания, дарованные мне им по его великому милосердию для очищения моей души! Но я не понимаю, отчего он не накажет грешников, нарушивших все его заповеди?
– Нам не дано понять замыслы Божьи, королева, – внушительно произнес Бенедиктус. – Может быть, он дает грешникам время для раскаяния, но возможно, что божье возмездие уже уготовано для них, и удар Господа будет нанесен с самой неожиданной стороны. Упивающиеся своей гордыней, своим ложным могуществом, мнящие, что им все дозволено и ни за что не будет воздаяния, – как страшно будут они наказаны и низвергнуты во прах! Никто не уйдет от разящей длани Господа; велико его милосердие, но и ярость его велика!
– Воистину так! – перекрестилась Екатерина.
Вновь наступила пауза.
– Мне дан месяц на сборы к отъезду. Ты, конечно, поедешь со мной? – спросила Екатерина у монаха.
– Нет, королева. Я должен остаться здесь, – ответил он, потупив взор.