– Мадам! – говорю я сдавленным голосом.
Никакого ответа. Она не шевелится. Значит, я тоже обманут призраком? Я подхожу поближе, протягиваю правую руку и кончиками пальцев дотрагиваюсь до её плеча.
Реакция ошеломительная. Она поворачивается всем туловищем и изо всех сил ребром ладони бьёт меня по руке. И разъярённо кричит:
– Что за манеры? Какая муха вас укусила? Что вам от меня нужно?
У меня за спиной раздается смех. Я оборачиваюсь. Это Блаватский.
– Ошибки быть не может,– говорит он, страшно растягивая слова.– Это она!
Все повскакали с мест и в полной растерянности сгрудились позади нас – все, кроме Пако, который не решается оставить Бушуа.
– Мадам,– начинает Блаватский, и его глаза блестят за стёклами очков,– вы должны объяснить нам…
– Прошу прощения, мистер Блаватский,– перебивает его бортпроводница.– Об этом не может быть и речи, пока мадам Мюрзек не возвратится в первый класс и не выпьет чего-нибудь горячего.
Мы все одобряем это предложение. Столпившись в центральном проходе и между креслами туристического класса, мы неподвижно и молча стоим перед Мюрзек, за её спиной.
Удар по руке, который она мне нанесла, явился, должно быть, чисто рефлекторной реакцией на неожиданность, а возможно, и следствием того отвращения, какое она испытала, когда впервые за многие годы к ней прикоснулся мужчина, ибо теперь, собравшись с последними силами, чтобы ответить бортпроводнице, Мюрзек просто сахар и мёд.
– Я тысячу раз благодарю вас, мадемуазель, за вашу любезность,– говорит она сладким голосом,– но я совершенно не намерена подвергать пересмотру решение, принятое моими спутниками, которые постановили меня изгнать. Я это вполне заслужила. И буду твёрдо на том стоять. И я смиренно прошу всех простить меня за те злые слова, которые я наговорила. Впрочем, я ни за что бы не стала сюда возвращаться, даже в туристический класс, если бы с первых же шагов по земле,– здесь она вся содрогается и у неё расширяются глаза,– я не ощутила, как что-то отталкивает меня назад. Короче говоря,– продолжает она дрожащим и тусклым голосом, и на её жёлтом лице отражается мучительное отчаяние,– я почувствовала, что я нигде не нужна, ни в самолёте, ни на земле.– При последних словах она прячет лицо в ладони.
– Но вы не можете здесь оставаться, мадам,– говорит бортпроводница,– здесь слишком холодно.
– Когда я оказалась на земле,– продолжает Мюрзек, поднимая голову и дрожа всем телом,– а я и злейшему своему врагу не пожелаю того, что я там пережила,– я неожиданно вспомнила, что поначалу вы предложили выдворить меня в туристический класс. Это придало мне мужества, я рискнула снова подняться на борт. И я надеюсь, вы позволите мне отбывать наказание, которое вы на меня наложили, именно здесь, где я сейчас нахожусь.