Вдруг Александр вспомнил отступление. И подумал о нем с чувством глубочайшей брезгливости. Ужасное это было отступление. Не так ужасно было ощущение опасности, даже сам разгром армии. Для него лично, для Александра, самым страшным была всеобщая разруха. Мешанина воинских частей на дорогах, беспорядочные толпы беженцев, женщины и ребятишки, восседавшие на повозках, заваленных тюками, и на каждом перекрестке пожары, кладбища машин, и дома! О черт, дома, дома! развороченные, искалеченные. Окна висят на одной скобе, а внутри поломанная мебель, разбитая посуда, белье в куче осыпавшейся штукатурки! Беспорядок непоправимый, чуть ли не во вселенском масштабе! Александр даже мысли не допускал, что такое возможно. Но сейчас все вроде бы утряслось. Явно утряслось… С тех пор как они прибыли сюда в санаторий, все окончательно утряслось. Александр вспомнил о провизии, хранившейся в ящике для медикаментов, и подсчитал, что, если взяться за дело с умом, они вполне продержатся еще неделю. Даже десять дней, если, конечно, расходовать с умом. Только вот эти сволочи фрицы будут здесь раньше, чем через десять дней. Одним словом, не удастся пожить спокойно. Устроиться по-человечески.
– Миллионы! – сказал Дьери.
Трое остальных посмотрели на него, потом переглянулись. Дьери ничего не видел. Тело его напряглось, глаза были устремлены куда-то вдаль.
– О, черт, миллионы, – сказал он, – миллионы же! Сами в руки идут!
За стеклами очков глаза его были, как всегда, холодные, цепкие, и глядел он куда-то в одну точку так пристально, что Александр, сидевший напротив, невольно обернулся. Но позади была только аллея санатория и деревья, и солдаты, проходившие мимо.
– Где? – спросил Александр.
Вид у него был до того ошалелый, что Майа не выдержал и прыснул. Пьерсон снова оглянулся на Дьери. Дьери по-прежнему ничего не замечал и все смотрел куда-то вдаль. В глазах его застыло напряженно-безличное выражение – так смотрят сквозь стекло аквариума рыбы.
– Ну? – спросил Александр.
– Верно, – сказал Майа, – не томи, рожай.
Дьери все еще глядел вдаль. Майа улыбнулся Пьерсону.
– Дай ему хорошенького тычка в брюхо. Авось проснется.
– Эй, Дьери! – Пьерсон положил руку ему на плечо.
– Да влепи ему парочку пощечин.
– Ну и ну, – сказал Александр.
Пьерсон потряс Дьери за плечо. Тот вздрогнул всем телом и огляделся. Глаза его снова исчезли за стеклами очков.
– Ну и ну! – сказал Александр. – Неужели это его от виски так развезло?
– Да что ты. Он только отхлебнул.
– А не кажется ли вам, – вдруг сказал Дьери, – что пора кончать говорить обо мне, будто меня здесь нет.