Реммельгас окликнул Осмуса, и тот спрыгнул с велосипеда.
— Техник устал, — видно, не привык ездить.
Осмус равнодушно взглянул на острое, как у хорька, лицо техника, украшенное пенсне. Опершись на велосипед, он закурил папиросу. «Человек тоже!» — подумал Осмус презрительно. Никогда он не брал его с собой в лес — обуза с ним, но сегодня, сколько Вийльбаум ни увиливал, пришлось-таки ему потащиться вместе с Осмусом, у которого были на техника какие-то тайные виды.
Вийльбаум вытер большим платком лысину и лицо и поглядывая на лес, спросил:
— А медведи… здесь водятся?
Лесничий поспешил его уверить, что водятся, и с жаром рассказал о косолапом, который время от времени наведывается в овсы Нугиса, как бы проверяя, созрело ли уже зерно.
— Почему же старик не застрелит медведя? — спросил, заикаясь, Вийльбаум. Узнав же, что Нугис оставляет в лесу еду, чтобы получше привадить к этим местам косолапого, техник ошалело покачал головой. Рехнулся старик! В войну, мол, чуть не всех медведей истребили, так вот не надо отпугивать оставшихся, пусть их разоряют посевы.
Когда они снова сели на велосипеды, Вийльбаум уже не рискнул ехать последним и пристроился вторым.
С ними должен был еще поехать Питкасте. Реммельгас вечером позвонил ему, но объездчик заохал и сказал, что он обещал пойти в Ээсниду принимать лес после санитарных порубок, что его ждут, что будут неприятности, что… Одним словом, пусть обходятся без него. «Предчувствует споры, разногласия и, чтоб не портить ни с кем отношений, старается остаться в стороне», — подумал Реммельгас, не вполне, впрочем, в этом убежденный. Возможно, причина просто-напросто в том, что Питкасте стал человеком слова: раз он уже с кем-то сговорился, то ему стыдно надувать людей. И Реммельгас не стал спорить, рассчитывая на помощь Нугиса или Анне.
Он не знал, что Анне уехала. Она уже некоторое время назад отпросилась у отца в город, только не сказала зачем, откладывая со дня на день разговор начистоту: то у отца было плохое настроение, то она сама не находила нужных слов, скованная каким-то необъяснимым смущением. Но наконец больше стало невозможно тянуть. Может, потом и не будет возможности поступить в техникум? Вдруг все места заполнят более молодые, пришедшие прямо со школьной скамьи? Это соображение положило конец колебаниям девушки, и она пошла к отцу, который рубил хворост на задворках.
— Отец, — сказала она, — не сердись на меня и не думай обо мне плохо. Я давно уже хочу с тобой поговорить… Я решила поступить осенью в лесной техникум. — Словно испугавшись возражений отца, она торопливо продолжала: — Я все обдумала и передумывать не буду. Хватит мне стоять в стороне да смотреть, пора лесу пользу приносить. А без учебы это невозможно.