Реммельгас крепко пожал руку Хельми у ворот ее дома.
— Спокойной ночи! Надеюсь, я вас не очень утомил.
Едва Хельми успела ответить, как Реммельгас уже исчез, лишь поскрипывание замерзшей земли под его шагами доносилось еще из мрака.
В Туликсааре жил некогда помещик. Он владел большим скотным двором и примыкавшим к нему вытянутым жилым домом, который неоднократно перестраивали и ремонтировали. Тут расположился теперь туликсаареский лесничий со своей канцелярией. Сам помещик не жил в этом доме — слишком жалким было для него это приземистое и как бы приплющенное сверху здание с бесчисленным количеством окон и дверей. Тут помещались прежде управляющий скотной мызой и работники.
Кабинет лесничего располагался в угловой комнате, окна которой, выходившие на две стороны, были недавно увеличены. Их белесые, еще непокрашенные рамы, резко выделявшиеся на фоне серой стены, походили на квадратные очки. Комната была обита изнутри светлым картоном, из-за чего казалась более светлой и просторной, чем была в действительности.
К окну был приставлен боком старинный резной стол темно-красного цвета с утолщающимися кверху ножками. Он по своему виду очень подходил к дому, в котором находился. Реммельгасу не очень нравился этот явно барский стол, но его вместительные ящики, его размеры пришлись ему весьма кстати.
Вся остальная обстановка конторы была тут с бору да сосенки и очень недавнего происхождения. До 1947 года у местного лесничества и лесопункта было общее имущество, так как оба они подчинялись одному общему министерству лесной промышленности. Потом из него выделилось министерство лесного хозяйства, и тогда пришлось производить имущественный раздел между лесопунктом и лесничеством. Поскольку первый был представлен властным и энергичным Осмусом, а второй — таким рохлей в делах, как Питкасте, то естественно, что лесничеству досталась самая поломанная мебель и почти слепая от старости лошадь.
Но это бы еще с полбеды. Старая система управления оставила гораздо более неприятное наследство: многие лесники все еще по старой памяти чувствовали себя подчиненными министерству лесной промышленности. Или, говоря конкретнее, лесопункту, который его представлял.
Порой Реммельгаса даже охватывало от этого сознание бессилия. Оно усугублялось еще тем, что дела лесничества были в крайне запущенном состоянии. Это был результат той радикальной рационализации, какую Питкасте осуществил в своем делопроизводстве: он просто-напросто почти перестал заниматься всеми этими отчетами, обзорами, таблицами и картами. Чуть ли не за все приходилось приниматься с самого начала, будто лесничество было только вчера создано. На карте лесничества, висевшей над столом, имелось еще немало белых пятен. Устным сведениям Питкасте не следовало доверять — Реммельгас уже на опыте столкнулся с тем, что тот не очень-то держится верности фактам, и поэтому ему хотелось проверить все самому на месте. Питкасте даже не вел регулярного учета лесных культур, так что Реммельгас располагал лишь самой общей картиной состояния леса. У него было такое неполное представление о возрасте, спелости и качестве древостоя на том или ином участке, что составлять перспективный план лесопользования ему приходилось с крайней осторожностью.