Последним вылез из канавы Тамм. Он отер рукавом лицо, но только размазал по нему грязь. Не смущаясь этим, он подошел к людям и, став среди них, поднял, как бы принимая присягу, свои большие, сильные рабочие руки и сказал:
— Справились! Были такие, что говорили: «Грязь нас тут похоронит», но мы сами вырыли для нее могилу. Смотрите, вода уже потекла вниз!
Смотреть-то было, пожалуй, не на что — не зашумели в канавах бурные потоки, не зажурчали ручьи, — и все-таки у колхозников заблестели глаза при виде сделанной работы. На дне рвов уже скоплялась вода, которая медленно текла вниз, к магистральной канаве. Правда, поле стало некрасивым, его словно исхлестали шомполами, но хлеб — да, хлеб! — должен был теперь уродиться.
Люди сидели на камнях и где придется, им жаль было уходить: таким вдруг близким стало им это поле, еще недавно такое постылое. Сколько они ухлопали на него сил и времени, сколько перемучились! А теперь почему-то было смешно и даже приятно вспомнить об этих мучениях. Так они сидели и разговаривали все об одном и том же — о болоте да о канавах, пока кто-то не воскликнул, всплеснув руками:
— Мы вот тут языками чешем, а у Тамма барашки тонут.
— А ведь верно! Пойдем, посмотрим, не надо ли сделать ковчег для председателя и всей его живности.
И землекопы, вскинув по-солдатски на плечи свои лопаты и ломы, двинулись шумной толпой по направлению к красной крыше, видневшейся у опушки. Председатель отговаривал людей: куда, мол, вы все, затопчете луг, справлюсь и сам, но на этот раз его никто не стал слушать.
Придя в усадьбу Тамма, люди опешили: никто не мог и предположить, что дела здесь так плохи. Скотный двор был уже залит водой, растекшейся по обеим сторонам ведшей к нему кирпичной дорожки. Вода обступила дом с трех сторон и вот-вот готова была сомкнуться с четвертой.
Вырыли наспех несколько стоков, но пользы они принесли мало — воды на дворе почти не убавилось, и людям только и осталось, что перегнать овец в коровник, который стоял на более высоком и сухом месте. Тут скот на первое время был вне опасности. Покачивая головами и бормоча под нос что-то сочувственное, колхозники стали расходиться — незаметно уже наступил вечер.
Тамм несколько лет тому назад смастерил себе лодку — он любил под выходной ставить на реке верши. Все время он помнил о ней и по мере подъема воды перетаскивал ее повыше. Сейчас она была уже привязана к забору сада, к последнему столбу. Тамм и Реммельгас влезли в лодку и отвязали ее от забора. Стоя, Тамм погнал ее вниз к лугам, отталкиваясь шестом и осторожно лавируя между кустарником и буграми. Достигнув реки, оба взялись за весла.