- Значит, мой сын вор? - отерев слезы, вдруг холодно и почти враждебно спросила она.
- Да, - ответила я, почувствовав, как невидимая зияющая пропасть легла между нами.
- Тогда я не смею больше ни о чем вас просить. - Голос ее стал очень тихим. Протягивая мне какие-то вырванные с золотым обрезом листы, добавила: - Вот возьмите и прочтите дома. Я нашла это в его дневнике. Может быть, займете этим свой досуг... А может быть, ваше сердце дрогнет...
Я взяла поданные ею листки и не помню, как вышла в переднюю. У самых дверей Елизавета Дмитриевна вдруг тронула меня за плечо.
- Ах, я забыла, - сказала она, и в полутемноте передней я вдруг опять увидела во взгляде ее знакомый взгляд милых, глубоких, мягких глаз Владимира. - Он сказал, чтобы я спросила вас, не забыли ли вы данную вами клятву прийти к нему еще только один, последний раз?
- Помню и сдержу...
- Но как вам дать знать? Дубов по своему телефону вызывает только Екатерину Прокофьевну. Письма к вам перехватываются, на улицу вас тоже одну не пускают...
- Я сказала, что приду. Мама пустит меня. Она знает, что это будет наше последнее свидание, меня никто не посмеет не пустить.
Я вышла на лестницу, еле сдерживая слезы, но они лились против моей воли, застилая мне глаза, и я, не видя ступенек, держась дрожащими руками за перила, еле-еле спустилась по лестнице и вышла на Знаменку.
Дома мама и Валюшка дожидались меня с большим нетерпением. Мама спросила меня, как будто не придавая этому вопросу никакого значения:
- Что-нибудь изменилось в твоем решении?
- Ничего.
Валюшка насмешливо сверкнула своими черными глазами:
- Наверное, мать тебя уговаривала. Она, может быть, сама участвовала в его подвигах? Нечего сказать, хороша семейка!..
- Я думаю, что он болен, - стараясь сама себя в этом уверить, ответила я. - Оставьте, не будем больше говорить обо всей этой истории!..
Я хотела сесть в тишине и начать читать данные мне Елизаветой Владимировной листки Володиного дневника, но в это время раздался звонок и пришел Виталий звать меня идти с ним вместе в Дом печати на выступление Маяковского.
Я была не в силах видеть людей, а тем более участвовать в каких-либо развлечениях, и мы решили с ним пойти в Александровский сад.
Только там, на широких его аллеях, среди высокой травы и густой листвы деревьев, я заметила, что лето подходило к концу. Кое-где уже мелькали желтые листья, и листва на деревьях выцвела от солнца, стала серовато-зеленой и выглядела пыльной. Приятно было войти в тенистый сад после душных улиц, на которых раскаленные дневным зноем тротуары и камни домов еще дышали теплом, наполняя воздух духотой.