Во всем парке была только одна большая светло-мраморная статуя: император на коне.
Таня и Шурка убедились, что парк им подходит.
Они принялись отщипывать от хлеба и разбрасывать крошки.
Птицы взялись из ниоткуда. И сразу принялись толкаться и драться. Закипела суматоха.
— Товарищи воробьи! Товарищи воробьи! — постарался перекричать их всех Шурка.
Безуспешно.
— Если вы хотите еще, — Таня подняла хлеб над головой, — то вы должны ответить на наши вопросы.
Никто на нее внимания не обратил.
Воробьи прыгали на тоненьких ножках удивительно далеко и без устали. Как на пружинках. Самые храбрые шныряли между ботинок, клюя закатившиеся крошки. И все гомонили.
В ушах звенело, как на большой перемене в школе.
— Прекратите наконец! — крикнул Шурка. — Столько шуму от этой мелюзги!
Воробьи остановились. И снова зачирикали все разом:
— Возмутительно! Видели? Слышали? Обозвал нас мелюзгой! Нахальство! Мы что вам — дети? Между прочим, мы взрослые. У нас у самих дети! Их надо кормить! У нас полно хлопот! Ни секунды покоя! Целый день скачешь, как заводной! Еще тут с вами болтать! Некогда!
— Пожалуйста! — вспомнила о волшебной силе вежливости Таня.
Поздно. Фр-р-р-р-р — и вся воробьиная стая исчезла в ветвях, как будто куст втянул их в себя одним вдохом. Среди веток и сухих прошлогодних листьев невозможно было разглядеть бурых воробьев. Казалось, куст звенит и трещит сам по себе. Только и слышалось возбужденное: «Нет, каково?!», «А он нам…», «А ты что?», «А я ему…», «А он что?»
Таня подошла поближе:
— Товарищи воробьи!
В ответ ей грянул возмущенный звон. В нем удалось расслышать только «нахальство».
— Дураки! — объявила Таня.
И вся стая разом взлетела и скрылась.
— Никогда ни на кого не буду обижаться по пустякам, — поклялся Шурка. — Это ужасно глупо.
— Не знаю, так ли уж я рада, что птицы с нами разговаривают. Прежде воробьи казались мне милыми, — сказала задумчиво Таня.
— Да ну, ерунда! Просто они заняты, — ответил Шурка. — Ой, смотри, там сорока!
Черно-белая сорока, подпрыгивая, прохаживалась у самого памятника. На фоне мокрой земли и ноздреватого серого снега она казалась особенно нарядной — словно ее белые части выстирали и накрахмалили, а по черным прошлись одежной щеткой; длинные перья на крыльях и хвосте отливали то зеленым, то синим.
Шурка и Таня подошли поближе. Тень императорского коня легла на них. Земля в тени была сырой и холодной.
— Посмотри, да она же просто красавица! — не удержалась Таня.
Сорока остановилась, тревожно встряхнула хвостом.
— Сначала кинем ей крошек. Пусть видит, что мы пришли с миром, — предложил Шурка.