Она замедлила шаг. Остановилась.
Ноги ныли. Ступни замерзли, от каждого шага кололо как иголками.
В домах начали загораться окна. Их теплый свет казался издевательским.
— Таня, идем, — позвал Шурка.
— А если нам так и придется от всех всю жизнь бегать?
Сестра кусала губы. Под глазами у нее были тени. А на лбу — морщинка.
Шурка не знал.
— А если мама и папа правда… такие?
— Какие?
Шурка не в силах был выговорить страшное слово.
— Как дворник сказал.
У Тани сузились глаза, затрепетали ноздри.
— Может, они не всё нам рассказывали!
Они не смотрели друг на друга. Положили локти на гранитный парапет, стали делать вид, что смотрят на воду. Она казалась лиловой.
— Идем, — наконец заговорила Таня. — Холодно. Темнеет.
Они свернули в сумрачную арку, через которую Мойка входила в Неву. В арке шлепало и хлюпало, блики плясали на сводах. Вышли. И вдруг стало очень много неба и воды. Нева медленно несла себя прочь из города.
— Смотри, — показала Таня.
В воздухе, распластав крылья, висели чайки. Они казались вырезанными из фольги. Чайки позволяли ветру снести себя на сторону, затем несколькими ударами крыльев возвращались на исходное место — и по новой.
Ветер обшарил Шурку под пальтецом. Таня потуже натянула на уши шапочку. Над широкой рекой ветру было где разогнаться.
Вид у Тани был решительный.
— Я не хочу больше ни с кем разговаривать, — торопливо предупредил Шурка.
Вдруг разом, по всей длине набережной, налево и направо, зажглись молочным светом фонари. Вечер.
— Давай уже скорее придем к тете.
— Сдаешься? — глаза у Тани опять сузились. — Сдаешься? Так и скажи, несчастный ты трусишка.
Она подбежала к гранитному парапету.
— Товарищи чайки! Товарищи чайки!
— Таня, перестань! Не смешно!
— А я не смеюсь, — грубо отрезала сестра.
— Таня!
— Кого нам еще спрашивать? Если все остальные на нас кидаются, как на злодеев. Как будто мы воры или хуже… Товарищи чайки!
Шурке показалось, что ветром чаек пригнало ближе. Чайкам, похоже, достаточно было чуть изменить наклон крыльев — и ветер нес их куда им хотелось.
— Таня!
— Трус, — отрезала Таня и опять закричала: — Товарищи чайки!
Одна из них, хлопая крыльями, опустилась на парапет. У нее были ярко-желтые ноги, оканчивающиеся ластами, а глаза — оранжевые, рыбьи. Чайка оправила клювом завернувшееся перо.
Таня торжествующе оглянулась на Шурку: мол, видел?
— Товарищ чайка, мы совсем одни. Что же теперь делать?
Чайка несколько раз переступила с ноги на ногу.
— Берите пример с нас, — голос у нее был пронзительный и тонкий. — Мы сами по себе. Никому ничего не должны — и нам никто не должен. Свобода!