Она перевернула снимок, грустно улыбнулась.
— Восемьдесят четвертый. Тысяча восемьсот восемьдесят четвертый год. Целую вечность назад.
Шурка бросил на Короля уничижительный взгляд. Номер дома! Тот ответил угрюмой гримасой.
— Дай взглянуть, — дворник надел очки.
— Нет, здесь такая не живет. Должно быть, чья-то мама в молодости, — предположил он. Отложил снимок в сторону.
Не чья-то, понял Шурка, — мама Тумбы!
Он поразился самой мысли, что у Тумбы была мама. Тумба когда-то была маленькой девочкой!
Фотография лежала на столе, и видно было, какая она грязная, какая скатерть белая.
— Рассказывайте по порядку, — сказал дворник. Он стоял у окна, глядя на серый двор.
Шурка ткнул Короля ногой: помоги.
— Вообще, мы уличные, — начал Король. Он покосился на ухо. От изнурительных потоков музыки оно слегка увяло и опало.
Шурка и Король, перебивая друг друга, рассказали, как встретились. Их рассказ явно пошел с обратного конца. Но это никому не мешало.
Король предусмотрительно умолк. Шурка и не заметил, что теперь говорит один. Дворник внимательно слушал.
Потом подошел к столу. Сжал спинку стула — так что костяшки побелели.
Как только Шурка упомянул дом Ворона, дворник рухнул за стол, стул под ним пискнул. Закрыл лицо руками. Старуха подошла, обняла его за плечи. Тяжелые слезы беззвучно капали на скатерть. Дворник плакал!
Шурка и Король могли дать деру. Никто бы за ними сейчас не погнался. Но они с места не двигались.
— Ты там фотографию взял? — спросила старуха.
Шурка струхнул. Заругает, подумал он.
— Нет. Там были только письма. Большой дом. А внутри двор. А во дворе печь. Там еще машины черные. И один в голубой фуражке. И еще другой. Они мешки с письмами туда, в печь. Один мешок упал. И я посмотрел. А потом побежал.
— Покорми их. Они, наверное, голодны, — глухо сказал дворник из-за ладоней.
— Вы голодны? — сочувственно спросила старуха.
Шурка сглотнул слюну. Король кивнул.
Эти люди их видели. Но здесь, за закрытой от всех дверью, они не притворялись. Не прятали глаз. Не старались прошмыгнуть мимо. С Шуркой и Королем у них была общая беда: то самое «случилось». То жуткое, непонятное для Шурки, превратившее его в невидимку. То, что навсегда отделяло одних людей от других.
Старуха вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Дворник шумно высморкался. И опять умолк, рассматривая свои руки, лежавшие на столе.
Король показал Шурке глазами: бежим?
Но тут вошла старуха. Боком толкнув дверь, закрыла. В руках, через полотенце, она держала горячую кастрюлю. От кастрюли поднимался сизый пар и пах супом с косточкой. Трудно теперь было думать о чем-то другом.