И Тумба. Тупая, жестокая. Она тайком смотрела на фотографию дамы в шляпе и сама не знала почему. Несчастная. Всё забывшая. Дочка Ворона.
Вот где сейчас Бобка. В Сером доме. Где был и Шурка.
А раз Шурка не встретил там Бобку, значит, у Ворона много таких домов. Дома для малышей, как Бобка. Для первоклашек, как Шурка. Для многих-многих других.
— Бобка, — прошептал Шурка. И заорал: — Бобка-а-а-а-а!!!
Словно кулак ударил ему в живот. Что-то рванулось вверх к горлу. Шурку согнуло пополам. Он раскрыл рот. И увидел, как изо рта шлепнулось вниз серое существо. Оно было похоже на толстую сардельку. Без глаз и ушей. Но с жадным ртом, по кругу усеянным мелкими острыми зубками. Шлепнулось и, бешено извиваясь, метнулось прочь.
— А-а-а-а-а-а, — застонал Шурка от ужаса и гадливости.
В животе опять толкнулось. Следом шлепнулось второе.
— Мамочки! — тоненько вскрикнула старуха. И упала в обморок.
Шурка скрючился. Схватился за живот.
Третья «сарделька» шмякнулась на асфальт. И вот уже из Шуркиного рта хлынул целый поток.
«Я умираю», — понял Шурка. Он дрожал от омерзения.
Но Шурка ошибся. Он не умер.
Существа эти были его прежними мыслями. Серой стаей, разевая зубастые ротики, они врассыпную бросились прочь. Раскатились кто куда. Только спинки мелькнули.
Шурка был не виноват в этих мыслях. Эти мысли прокрадывались в тебя тайком. Они прикрывались красивыми словами: «родина», «мы», «герои», «патриот», «народ». И уже внутри вырастали в полный свой вид и рост. Присасывались своими ротиками к самой душе. Из-за них человек во всех вокруг подозревал врагов. Готов был считать шпионами собственных маму и папу. Был уверен: раз схватили, значит, виноваты. Думал «так им и надо» про тех, с кем случилась беда. Не сомневался. Не спорил. Не боролся. Боялся. И верил в Ворона: с восторгом или страхом.
А может, никакого Ворона не было? Не существовало вообще? Ни с крыльями, ни без. Ни с клювом, ни с человеческим лицом. А может, были только людские подлость, жадность и трусость.
Подлые и жадные люди держали в повиновении трусливых. Трусливые и жадные — совершали подлые поступки. И круг замыкался. Подлость и трусость как ядовитое облако, как тусклое серое небо стояли над городом.
Главное — трусость.
У Шурки дрожали колени. Внутри всё вопило от боли.
Но он был теперь здоров. Он знал это.
Шурка медленно выпрямился. Постоял, не отпуская фонарный столб. Вытер рукавом рот.
Всё так же шли пионеры. Всё так же стучали барабаны, летал смех. Всё так же прикладывал руку к каске веселый милиционер. Всё так же хмурилось серое небо. Слепо смотрели серые дома.