Рита замерла, видно не знала, что следовало делать ей после такого наглого сообщения.
– Ну, ты что, подруга? Я сегодня от тебя скоро с ума сойду. Отвечай. Не против? – Женечка
встала, подошла поближе к влюбленным.
Рита очнулась и единственное, что смогла сделать, – повисла у Алексея на шее и принялась
осыпать поцелуями.
– Ну вот, я так и знала, – сделала вывод Женечка. – Хороший ответ. Я бы так не смогла… в
первый раз.
В комнату вошел Федор, открыл кейс, вытащил бочок для фотопленки и две бутылки с
растворами.
– Женечка, извини, я привык на «ты», разреши тебя попросить как профессионала.
Необходимо срочно проявить пленку, которую ты отсняла.
– Да, конечно, – с охотой откликнулась та.
– Жень, если нужна темнота, могу предложить кроме туалета, еще и кладовку. Выбирай.
Женечка кивнула, взяла у Алексея кассету, отнесла все принесенное Федором в кладовку
проявлять.
Через несколько минут пленку подвесили на толстой нитке к люстре, и пока она сохла,
Рита с Женечкой заперлись в маленькой комнате примерять брючный костюм и великолепный
сводящий с ума плащ из белой тонкой замши – подарки Алексея. Потом принялись накрывать
на стол закуски и выпивку. Потом Федор достал из кейса тетрадку Роберта, положил рядом с
кассетой. И тут с Женечкой приключилась истерика. Ей представилось, что в эту минуту в
гостиную входит Роберт, увидев свою тетрадку, он с подозрением остановил на Женечке свой
испытывающий взгляд. Вот уже сравнивают тексты, и сейчас выяснится, что снимала она.
Роберт такое предательство ей уже никогда не простит. Это хуже, чем развод. Это подлость,
постылый позор.
Наконец сравнили снимок с тем, что было в тетрадке. Выходило, что записи только
начинались. Роберт написал только предисловие, всем известное как официальное сообщение
научному миру об открытии и поэтому никакой ценности оно не представляло. Высушенную
пленку снова заправили в кассету и положили в центре стола на тетрадку, как память о
мерзком дьяволе. А потом…
Уже выпили по одной, обменялись впечатлениями от прошедших событий, уже рассказали
несколько анекдотов и потихоньку начали собираться по домам, а в атмосфере почему-то
ощущалось ожидание кого-то, или чего-то незавершенного. Кто-то из присутствующих один
знал причину, но не говорил, его молчание передавалось остальным, все это чувствовали, но
тоже молчали, не мешая развязке, угадывая серьезность незавершенного.
И развязка наступила. В прихожей раздался звонок.
Женечка обомлела. В груди оборвалось. Это Роберт. То, что стерегло ее каждое мгновенье в
течение двух недель, непроизвольно выплеснуло сейчас в бессознательном ужасе. Она