оторвались подошвы. А завтра идти в детский садик. Ты представляешь? Смотри! Ребенок
простудится!
– Это ты правду говоришь? – у Роберта глаза сделались строгими, и он задумчиво
посмотрел на ее ноги.
– Наверное… Ты не задерживайся, папочка! И нитку с иголкой не забудь, – тянула она
время.
– Хорошо, Наташа. А пока что иди домой. Уже темнеет.
38
– Хорошо, папочка. Только я тебе хотела сказать… сказать… У нас в детском садике… Ирка
доводит маленького Виталика до слез. Она каждый день ему говорит, что за ней придет папа,
и они сразу же поедут в детский городок на качели.
– Ну, что ж тут обидного? – удивился Роберт.
– Она нарочно это говорит. Она знает, что у Виталика нет папы.
– А мама?
– Нет, папочка. Маме некогда. Ей нужно готовить обед…
– По-моему, ваша Ира попросту болтушка.
– А, по-моему, она насмешница. И еще мне жалко Виталика. Может быть, мы его возьмем
ко мне в братики? Как ты думаешь?
– Подумаем, Наташенок. Подумаем… – деловито отзвался Роберт, устраивая Наташу на
сухое поваленое дерево и сам усевшись рядом…
Наташа после того случая долго не могла заснуть, дремала, но в ту минуту, когда бабушка,
мама, папа, толпясь в дымной кухне, уходили из памяти, словно растворялись в тумане, а
Борька на глазах превратился еще в одного Плутона, зарывающего белую кость в песок, она
вздрогнула от собачьего топота за окном… Когда открыла глаза, над домами поднималось
солнце, освещая верхушки деревьев и извилистую водную поверхность озера,
поблескивающую, как осколок зеркальца. Она подумала, что так, вспоминая, можно
пролежать и до самого вечера, когда солнце начнет садиться и станет другим. Совсем другим.
Каким было вчера. Тогда на противоположном берегу оно медленно, огромным красным
шаром опускалось в самую середину сада. А у сижки с двумя рогатками для удочек, где они
сидели с папой, – поблескивало на тонкой набегавшей волне. Наташа боролась со сном,
терпеливо ждала, когда, наконец, и папка начнет зевать и уйдет с ней в дом. Но папа с мамой
из-за бабушки поссорились, и Наташа не знала, останется ли он ночевать…
За их спинами, утопая в сумерках, молчаливо стояли деревья сада. К дому тянулась
дорожка, заросшая по краям высокой травой. Дорожка извивалась, исчезала и появлялась
снова… На ленивой волне хлюпала лодка, привязанная к коряге. Ее серый дощатый нос лежал
на воде, отражаясь в зареве заката, и, казалось, то была не лодка, а большая рыба или акула,
открывающая и закрывающая пасть. Наташе было трудно наблюдать за ней, веки тяжелели,
их нельзя было удержать. Она старалась ничего не пропустить и ждала, когда закончится эта