Он сначала не поверил, но я встал перед ним на колени и трижды перекрестился.
Он молча стал собирать меня в дорогу. Натаскал в лодку разных припасов и запасные канистры с бензином.
— К зиме-то хоть поспеешь? Я буду ждать тебя, дочка! — и сгорбившись пошел с пристани в деревню, ни разу не обернувшись.
Я вздохнул и молча заведя вихрь, направил лодку на середину реки. Мой путь лежал вниз к устью Енисея, на берег безымянного озера, где каждое лето ставит свой чум шаманка.
Над тайгой поднималось белесое марево из тумана, проглатывая силуэты низкорослой березы и кустарников. Трое суток я добирался до устья Енисея и спрятав лодку пешком пошел по тундре, сверяясь с компасом и ища место, где мы встретились с шаманкой.
Теперь я был уже не тот мажор, что впервые увидел тайгу и тундру. И меня не пугала суровая природа севера. Я многому за это время научился и теперь не пропаду в тундре от голода или жажды.
Нашел я то прозрачное озеро, где на лето останавливалась шаманка, но сейчас там никого не было. От нечего делать я пошел по следам моей бывшей экспедиции и дошел почти до самого их бывшего лагеря. Не понимал как я мог блуждать и не найти тогда следов нашего каравана.
Я уже наверное в десятый раз прихожу к этому озеру, а шаманки все нет и нет.
Уже совсем отчаялся, в очередной, раз выглядывая старуху, прикладывая руку ко лбу и внезапно за моей спиной раздался скрипучий противный голос
— Ну, что пришел все-таки? — я страшно вздрогнул от внезапности и от испуга чуть не закричал, а обернувшись, только что-то промычал.
Столько у меня было заготовлено и слов и бумаги с карандашом, а увидел ее, про все забыл и только успел рухнуть перед ней на колени и молитвенно сложить руки, слезы сами собой полились у меня из глаз.
Сейчас я молил бога и ее, чтобы она меня простила и сделала меня обратно мужчиной, боясь только одного, чтобы не прогнала. Поэтому за пеленой своих внутренних причитаний не услышал ее недовольного ворчания
— Ну и чего тут расселся? Давай иди ставить чум будем….
Шаманка, покачала головой и показала рукой на кучу, где пришедший караван оленеводов, сгружал ее пожитки на берегу озера.
Вначале я даже не понял, что мне говорит старуха, а поняв ее я быстро, быстро подхватив свой рюкзак помчался к оленям и стал помогать выгружать вещи. А когда, приехавшие ненцы, стали ставить чум, я только бестолково метался не столько помогая, сколько больше мешая мужчинам, путаясь у них в ногах, боясь только одного, чтобы старая колдунья не передумала.
Но самое примечательное, они ни словом, ни полсловом не стали возмущаться на мои бестолковые действия, изредка только бросая на меня косые взгляды.