Но едва я сел и воцарилась тишина, как совершенно явственно послышались в соседней комнате шаги.
— Шмуль, — говорю, — там есть кто-то?
А он отрицательно трясет головой.
— Никого, ваше высокородие, извольте быть спокойны.
Ну что же, думаю, верно, это ветер. Нашел бумаги, задвинул ящик, только хотел встать, слышу, что там не только шаги, а и стулом кто-то двигает.
— Шмуль, — говорю, — разве ты не слышишь?
— Слышу, только это так. Извольте уходить!
— Как так? Пойдем посмотрим…
Тут уже он скорчил недовольное лицо.
— А ну ее, — говорит. — Ну, чего смотреть?!
— Да ты про кого это?
— Да про бабу.
— Про какую бабу?
— Да что тут ходить.
— Что ты врешь! Какая баба? Зачем она здесь? Гони ее вон!..
Он протянул шею и повел носом:
— А как ее выгонишь, коли она не живая?!
— Ты опять пьян?
— Никак нет. Извольте спросить у всех сторожей. Как девять часов ударит, и пошла стучать по всем комнатам… И ребенок на руках…
Меня взорвала эта глупость.
— Бери свечу, идем.
И опять, едва мы вошли в соседнюю комнату, я увидел, что кто-то промелькнул в двери. «Шалишь», — подумал я и скорыми шагами направился туда. Сзади ковылял Шмуль и все твердил:
— Оставьте, ваше высокородие, лучше вернитесь.
В третьей комнате я уже ясно видел, как между столов, торопясь и путаясь, шла невысокая, худенькая бабенка, в платке на голове, в кацавейке, с чем-то завернутым в одеяло.
— Что тебе надо? Пошла вон! — крикнул я.
Она на мгновение остановилась, испуганно оглянулась и затем, быстро семеня ногами, пошла по анфиладе темных комнат.
Я пошел за нею.
— Стой! постой! кто ты? Как попала сюда?!
Но она не оборачивалась, не останавливалась. Я решил остановить ее во что бы то ни стало; я знал, что загоню ее в последнюю комнату, откуда нет выхода. Но вот тут-то и произошел казус. Она, очевидно, прошла сквозь запертые двери, оттого что за мгновение перед тем я видел ее в дверях и так близко, что почти дотрагивался до ее плеч, а чрез мгновение руки мои встретили наглухо запертые створки и больше ничего.
Холодный пот выступил у меня на лбу, я растерянно взглянул на Шмуля.
— Ну и что, взяли, — сказал он совсем хмуро. — Охота, ваше высокородие, со всякою, можно сказать, мерзостью возиться!
— Шмуль, да это что же?.. — спросил я.
— Да если она толчется здесь каждый вечер, значит, так надо, — философствовал он, — значит, ее земля не принимает.
— Ты ее часто видишь?
— А кто ее не видит? Ее все писаря видят, что внизу живут, она у них все по коридору ходит… она и теперь там…
— Что за чепуха! Зачем же?..
Он пожал плечами.
Вьюга забила в стекло как-то особенно яро, снег просто так и рвался в окно. От наших фигур две огромные тени шевелились по стенам, цепляясь головами за потолок…