Карты посыпались у нас из рук. Почти все побледнели. Я схватил шпагу и стал наготове. Сторожа взяли фонари. Сердце выколачивало барабанную дробь. Шмуль, поглядывавший в щелочку, сказал: «Близко!.. Слушайте!..»
Мерный стук шагов раздавался явственно и гулко по пустому коридору. Слышно было, что кто-то идет неторопливо, неуверенною походкою. Шмуль обратился ко мне и сказал: «Ну!»
Я, сжимая эфес шпаги, распахнул дверь и сделал шаг в коридор. Она была в двух шагах от меня. При моем появлении, она сразу остановилась. Свет от фонаря падал на ее старый клетчатый платок, от которого густая тень ложилась на лицо, но и лицо было видно — оно бледное, со впавшими щеками и лихорадочным взглядом. На руках ее шевелилось что-то, завернутое в тряпки. Она смотрела на меня исподлобья, — черты лица ее точно колыхались, то расплывались, то выступали ясно…
С минуту мы молча стояли друг перед другом. Наконец я овладел собою и сделал шаг к ней. Она быстро повернулась и пошла прочь.
— Свети! — крикнул я и кинулся за нею. Но она побежала. Свет прыгал возле меня и ясно освещал ее спину, — старую полинявшую кацавейку. Ноги ее шлепали быстро, стуча башмаками, я видел их, они были без чулок — худые, посиневшие, башмаки свободно хлябали на них: я видел ее круглую пятку…
Она выбежала на черную лестницу и стала подниматься наверх. Удивительно, как она не потеряла своей обуви, прыгая через три ступеньки, так что мы едва поспевали. Вот один поворот, другой, третий. Она бежит все выше, мы задыхаемся, — но бежим — нельзя же потерять ее из вида. Вот и четвертый — последний этаж. Я один опередил других и все еще ее вижу. Она бежит еще выше, но куда же? Последний заворот, и я наткнулся на какую- то дверь — дальше хода нет.
Вот и Шмуль с фонарем. Эта дверь на чердак. У двери никого: вокруг меня стены. На двери огромный замок. Все мы столпились. Что же делать? Послать за ключом!
Бегал за ним Шмуль минут десять, не меньше. Долго возились, пока открыли тугой замок. Вот и отворилась дверь. Не поздно ли?
Обыкновенный чердак, красные кирпичи по стенам, запах затхлостью и пылью. Взошли, огляделись.
— Да, много найдете!.. — сказал кто-то.
А она стоит неподалеку и смотрит на нас, я опять к ней; она опять повернулась, и опять пошла. Бежать уж неловко: пол кирпичный, неровный. Да и она не торопится, идет в трех шагах от нас. Дошла она до одного угла, остановилась, опять к нам обернулась и прижалась спиною к стене. Шмуль поднес ей фонарь к самому лицу, она отклонилась, и вдруг точно стала уходить в стену, точно ее вдавливало что туда, и тут же на глазах у нас ушла совсем, и осталась только кирпичная стена и ничего больше.