Гости ошалело посмотрели на хозяев, а жена Морозова пояснила, что на днях пришел очередной обоз. Какой обоз? Откуда? И вот оказывается, после революции Морозову (а он происходил из царской дворянской семьи Нарышкиных, и отец его владел богатейшим поместьем Борок) было оставлено его родовое поместье. Указом, который подписал Ленин, устанавливалось пожизненное владение им этим родовым поместьем как мученику царизма. На месте имения был организован небольшой совхоз, человек в сто рабочих, и весь доход от этого хозяйства шел Морозову!!! И вот ему шли в Ленинград обозы с продовольствием. Ну как в старину его отцу и дедам!!! Сталин этого не отменил. Морозов жил до 1947 года. Теперь в этом имении живет его жена. Ну, возможно, сегодня не все доходы идут ей, ибо хозяина нет. Но вот Морозов жил в наши дни, уже после коллективизации, как самый обычный помещик! Вот это да! Об этом обо всем Сотников написал повесть, она опубликована в журнале "Волга". Удивительная судьба, и вообще все невероятно! Это поместье в Ярославской области, Рыбинский район.
* * *
Чего только не услышишь в Переделкине. Н. А. Сотников говорит, что слышал от Петра Ивановича Чагина такую забавную историю.
Общеизвестно, что Чагин был другом Есенина. И когда Есенин был в Баку, то Чагин все время с ним общался и, как редактор газеты "Бакинский рабочий", печатал его стихи. И вот через несколько лет после смерти Есенина в кабинет к Петру Ивановичу приходит пышнотелая блондинка (кажется, крашеная) и говорит, что хочет напечатать на страницах "Бакинского рабочего" свои воспоминания о поэте. На вопросы, что она знает о Есенине, когда и как она была с ним знакома, блондинка, чуть покраснев и потупясь, говорит, что она была его любовницей. Чагин оторопел и мягко сказал ей:
— Но поймите, такого рода знакомство никак не может интересовать читателей. И вообще это не материал для статьи. Надо знать человека, но как-то серьезнее, ближе, углубленнее, что ли…
Женщина рассердилась и в слезы:
— А как же можно узнать еще ближе и глубже!
При слове "глубже" Петр Иванович чуть со стула не кувырнулся. Чагин спросил:
— Да и зачем вам все это?
Но женщину раздирало тщеславие, и она отрезала:
— Для истории!
Потом подумала, что перебрала, и скромно добавила:
— Ну и вообще, пусть напечатают.
После долгих препирательств женщина ушла обиженная и сквозь слезы сказала Петру Ивановичу, что она о нем думает. А так как мнение это было в равной степени как нелестным, так и резковатым, то и приводить его не имеет смысла. Но на этом дело не кончилось. На следующее утро к Чагину явился огромный усатый кавказец и мрачно осведомился: