– Зашей побыстрее, чем вчера вечером! – проворчала Мистангет, швырнув ей порванный чулок, когда ассистентка костюмера подошла к ней с гребнем на длинной ручке и стала зачесывать волосы актрисы назад со лба плотной рыжей волной.
– На что ты смотришь, дура? Шей! – рявкнула она, когда увидела, что Ева так и не двинулась с места.
Ева потрясенно осознала, что была зачарована видом модной звезды. Она даже не замечала, что открыто глазеет на Мистангет, пока не поймала взгляд Сильветты, стоявшей за ней и скорбно качавшей головой. Ева быстро опустила глаза и приступила к работе. Было достаточно легко починить распоротый шов, и она быстро вернула чулок Мистангет, которая выхватила его без ответного взгляда или благодарности.
После того как музыка снова заиграла и актрисы высыпали на сцену под гром аплодисментов, Ева сунула иголку и нитки в карман юбки и выглянула из-за тяжелого занавеса.
Его не было там во время первого акта, но теперь он появился. Пикассо сидел за столиком у сцены с той же группой шумных испанцев, но она заметила, что сегодня вечером мсье Оллер, тучный владелец «Мулен Руж», с величественным видом восседал рядом с художником. Он носил строгий черный костюм и галстук-бабочку, а тяжелая золотая цепочка от часов висела у него на груди над жилетным карманом. Сейчас они с Пикассо оживленно беседовали, сдвинув головы. Это произвело должное впечатление на Еву, но она понимала, что ей не следует удивляться близкому знакомству этих двух людей.
Ева снова обвела взглядом соседние столики в поисках женщины, которая могла бы быть спутницей Пикассо. Ей пришло в голову, что это может оказаться мадам Пикассо, и от такой мысли ее передернуло. Она осознала, как мало ей известно о нем, кроме того, что его новый и непривычный стиль живописи наделал много шума в столице Франции. Пикассо считали диссидентом даже среди богемных художников, о нем говорили по всему городу. Хотя в следующем ряду Ева заметила нескольких молодых женщин, хихикавших и указывавших на скандально известного художника, ни одна женщина не сидела так близко к нему, чтобы это бросалось в глаза. Ева покачала головой и улыбнулась, укоряя себя. Такой человек, как Пикассо, выходил далеко за пределы ее досягаемости, даже в мечтах.
Вскоре Еву окликнули, и она вернулась к работе, а к тому времени, когда ей удалось бросить следующий взгляд на сцену и в зрительный зал, Пикассо со своими друзьями уже ушел.
Около полуночи, когда представление закончилось и они вернулись в свою комнату, Сильветта, расчесывая свои длинные волосы, вздохнула. Ева откинулась на подушку, укутавшись в ярко-желтое кимоно своей матери – единственное напоминание о родителях, которое она увезла с собой из Венсенна. Она наблюдала за ежевечерним ритуалом и думала о прошедшем вечере.