– Это всего лишь знакомый, который сказал мне, что знает, где найти телефон, – солгала она.
– Значит, между вами ничего нет? Ничего такого, о чем мог бы беспокоиться Луи?
– Я же говорю, Пабло – мой хороший знакомый. Кроме того, его любовница очень красива.
– Его… kurwa[30]? – она произнесла последнее слово по-польски, подчеркивая свое презрение. – Ты встречалась с ней?
– Да, мама, в салоне у Стайнов. Так уж принято в Париже, если не сказать больше.
– Что ж, мне нравится твой Луи. Ты приехала в большой город и все-таки нашла поляка, к тому же художника.
– Он рисует шаржи и карикатуры для газеты. Его вряд ли можно сравнить с Пикассо.
– Пикассо?
– Это замечательный художник-авангардист.
– Насколько я понимаю, avant-garde по-французски означает отказ от условностей.
– Отказ от условностей нельзя назвать оскорбительным, мама.
– Тогда, как ты это называешь? Я читала о некоторых из этих художников. Мне кое-что известно, Ева. Теперь ты знакома с известными людьми, и рядом с тобой чудесный юноша из родной страны, с которым можешь разделить свою жизнь.
– Но так ты смотришь на вещи, мама.
– Но в моем видении нет ничего плохого.
Еве хотелось сказать, что она не любит Луи. Она жаждала поведать матери, что всецело увлечена другим мужчиной, – одним из знаменитых художников, отвергавших условности, который зарабатывал много денег, рисуя кубы и треугольники, – но она не смела быть откровенной даже с ней. Мария-Луиза Гуэль не могла понять, что Париж на самом деле изменил ее дочь. Кроме того, ее чувства к Пабло Пикассо так или иначе были фантазией. А фантазии, как и сны, – слишком личные и хрупкие вещи.
Пикассо обнял Жоржа Брака и был раздосадован собственной слабостью: к его глазам подступили слезы. Он ненавидел слезливость и, громко кашляя, постарался сделать так, чтобы друг не заметил его слез.
– Как славно видеть тебя, дружище, – сказал он.
Лишь тогда он понял, что Брак приехал не один. Мгновенное ощущение, которое он испытал, было странно похожим на ревность. Молодая женщина, словно тень, стояла рядом с его другом.
– Ты помнишь Марсель? – с гордой улыбкой спросил Брак.
Пикассо внутренне содрогнулся от этого имени, прозвучавшего как злая насмешка судьбы. Он уже встречался с возлюбленной Брака, но забыл, что ее тоже зовут Марсель… как будто на свете не было других имен.
«Неужели нужно каждый раз швырять прошлое мне в лицо, чтобы доказать, что бог существует?» – подумал он. Разумеется, теперь он вспомнил Марсель – высокую и немного отчужденную, элегантную и голубоглазую, с прямыми светлыми волосами и россыпью веснушек на носу. Марсель идеально дополняла грубоватую внешность и дородную фигуру Жоржа. Брак тоже был высоким, с густыми темными волосами и яркими глазами сапфирового оттенка. Он легко мог бы подавить своим присутствием любую другую женщину, но