Среднеярусная интеллигенция удивляла разнообразием типажей. Церковники, холя остатки былой дородности, тихо и кротко ненавидели всех. Контрики из бывших надменно игнорировали запуганную мелкотравчатую шелупень бумагомарателей и счетоводов. Нэпачи настороженно косились на окружающих из-за меха воротников и шапок, да покрепче прижимали к себе чемоданы с барахлом. Около самых дверей браво жался пяток нахохлившаяся парней-одногодков, явно студентов и детей высокопоставленных родителей — судя по тому, что сам начальник конвоя с извинениями: «Уж вы, ребята, не серчайте на нас: служба такая!», передал им большой кондитерский пирог и цветы.[121] Я долго пытался придумать что-то общее, то, что могло бы их всех объединить в силу, способную дать отпор накатывающей волне великого террора, но немало не преуспел.
Тем временем наши вагоны дернулись, поклацали буферами, затем тронулись, сперва неспешно, с медленным, перетряхивающим весь вагон стуком колес по бесконечным стрелкам, а потом, после сцепки с хвостом обычного пассажирского поезда и выходом на «главный ход», все быстрее и быстрее, на далекий и страшный север. Передвижная клетка дергалась и валилась из стороны в сторону, хрустела брусьями рамы, скрипела жестью обшивки, замерзшие осколки стекол играли в лучах солнца серыми алмазами, а три пары колес на подозрительно частых стыках грохотали как слабоумный барабанщик. Однако пассажиры принимали скулеж жалкой конструкции без страха, они вполне освоились на новом месте. Как по команде все зашевелились, послышались мат и смех, кто-то принялся доставать еду, другие жалкий паек, а некоторые — вполне аппетитную домашнюю снедь. Я, было, хотел последовать их примеру и даже вытащил заначенную краюху, но меня остановил Михаил Федорович:
— Ты пить что собираешься?
И, правда, запаса воды в вагоне никто не предусмотрел.
— Если по дороге не отцепят, послезавтра в Кеми будем, — наставительно добавил опытный спутник. — Охрана о нас позаботится только в случае серьезной задержки, поэтому не хватай куски, а медленно рассасывай маленькие частички.
На фоне подобной суеты успех реанимационных мероприятий бригады урок прошел почти незамеченным. Лидер шайки явно пришел в себя, сравнительно молодой, лет сорока, с правильными чертами лица, чуть сглаженными запущенной черной с проседью щетиной, в иной ситуации он мог бы легко сойти за чиновника средней руки, сейчас же, скрючившись на грязной, брошенной на пол ветоши, он давился спазмами судорожного кашля, прижимая при этом обе руки к груди. И вид его огромных, мосластых кистей сразу рушил услужливо нарисованный воображением образ интеллигентного человека.