Александр I выразил недовольство тем, что Кутузов, несмотря на его повеление не вступать ни в какие переговоры с французами, все-таки принял Лористона. Но фельдмаршал, скорее всего, пошел на переговоры исключительно с целью выиграть дополнительное время, чтобы привести армию в боевую готовность. Он прекрасно понимал, что с каждым днем его армия крепла в Тарутинском лагере, а Великая армия разлагалась в Москве. Как оказалось, такой расчет Кутузова полностью себя оправдал: Наполеон еще несколько дней тщетно ждал ответа от Александра I. Но, как известно, русский император в очередной раз оставил без ответа это предложение, которое стало последним.
Когда уже окончательно стала понятна бесперспективность заключения мирных соглашений с русским императором и невозможность обеспечить продовольствием войска, Наполеон принял решение оставить Москву. Этому также способствовала и резко ухудшившаяся погода с ранними заморозками. К тому же Тарутинское сражение показало, что Кутузов усилился, и можно было ожидать дальнейших столкновений по инициативе российской армии. Барон Дедем писал: «Провести зиму в Москве было немыслимо. Мы пробились до этого города, но ни одна из пройденных нами губерний не была нами покорена».
Вскоре Наполеон отдал приказ маршалу Мортье, назначенному им московским генерал-губернатором, перед уходом из Москвы поджечь магазины с вином, казармы и все публичные здания в городе, за исключением Воспитательного дома. Также был отдан приказ о поджоге кремлевского дворца и кремлевских стен. Планировалось, что взрыв Кремля должен был последовать за выходом последних французских войск из города.
7 (19) октября армия двинулась из Москвы по старой Калужской дороге. В городе остался только корпус маршала Мортье. Плохое предчувствие не оставляло французских солдат во время выхода из Москвы: «Что-то мрачное было в этом походе. Ночной мрак, молчание солдат, дымящиеся развалины, которые мы попирали нашими ногами, и каждый из нас с тревогой предчувствовал все беды этого памятного отступления. Даже солдаты понимали затруднительность нашего положения; они были одарены и умом, и тем поразительным инстинктом, который отличает французских солдат и который, заставляя их взвешивать со всех сторон опасность, казалось, удваивал их мужество и давал им силу смотреть опасности в лицо».
Особое впечатление на очевидца производил обоз отступающей французской армии. Христофор-Людвиг фон Иелин вспоминал и удивлялся: «Но какую ужасную картину представляла теперь Великая армия: все солдаты были нагружены самыми разнообразными вещами, которые они хотели забрать из Москвы, – может быть, они надеялись отнести их себе на родину, – и в то же время забыли окончательно запастись самым необходимым на время своего длинного путешествия. Обоз же походил на орду, как будто пришедшую к нам из чужих, незнакомых стран, одетую в самые разнообразные платья и имевшую вид маскарада. Этот обоз первым нарушил порядок при отступлении, так как каждый солдат старался отправить забранные им в Москве вещи впереди армии, чтоб считать их в безопасности».