Раздался тихий взрыв, скорей даже плотный хлопок. Харлашкин отдернул руку, и сразу же бухнуло еще раз…
И отвалилось громадное Обамчиково ухо, и вывалился из шкафа, как черт из табакерки, пораненный божок Обама, и разлетелась в клочки двухвостая собака, выпал из нее крохотный айфон, а по чердаку разлилась встроенная в айфон песня:
Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей,
И никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться…
Мелодия внезапно оборвалась. Харлашкин упал на пружины дивана и дробно, по-женски засучил по́ полу ногами в лаковых ботинках.
При всем при том, полицейский был даже не ранен. Только лицо его всплошную покрылось черно-красными, видно, пропекающими насквозь пятнами.
– Б-боевики, кибербомбисты! Да я вас…
Не чуя под собой ног, кинулась Валена по лестнице вниз.
Вечерняя, уже кем-то наполовину откушенная луна в каждом из застекленных проемов выпрыгивала ей навстречу, царапала острыми щербинками, брызгалась мертвенным светом.
И хотя Люся Кефирова еще вчера божилась: жизнь при падении на дно теперь как пушинка легкая, – бежать вниз было страшно тяжело.
Лестница – не кончалась.
Но Валена бежала по ней и бежала, потому что наседал на нее сзади, заставлял нестись сломя голову вождь Обама: похожий на божка в черно-голубой короткой юбочке, вылепленный Варсюшей с усердием и любовью из терзающего душу и плоть торта «Отелло»!
Внизу, у Москворецкого моста, тихо, ласково. Сам мост огромный, и хозяйство под ним тоже. Весной, когда тает снег и подсыхают лужи, вылезают на свет божий нужные и ненужные предметы: ящики, балки, арматура. Но и они картины не портят: мост громадными своими «устоями» все внимание на себя оттягивает. Да и ласковая тишина – для Москвы, ясное дело, условная – все ненужное, как пленочкой, оборачивает…
Весна встала окончательно, и характер вещей изменился. Никто в Москве этих изменений не замечал, а пожилой Мелентьев – заметил.
Ничтожное стало необходимым!
Мелентьев вздохнул, а потом засмеялся: в ничтожестве слаще жить, проще век вековать. Это в громах и славе существовать трудно, а в необходимом ничтожестве – даже приятно!
Народу под мостом никого: перед выборами и сразу после них сильно мели. Но выборы кончились, толпы орущих схлынули. Сгинули тихие облавы, смолкли свистки, крики… А даже если бы они не смолкли – всегда отыщутся под мостом два-три надежных места!
Пожилой Мелентьев под мостом третий год – и не нарадуется. Весной воздух. Летом через реку, в Тайницком саду, зелень. Осенью, опять же, от ветров затишье. И только на зиму приходится отсюда выгребать, искать теплый чердак. А в остальное время резкий, как после грозы, речной запах, запах озона и свежей, не застоявшейся еще тины держал его под мостом крепко.