Вот и сейчас: глотнул речного воздуху, поклевал, как птица, крох – дремли себе!
Сработан мост так, что ни автомобильного гула, ни машинных дрязг под ним почти не слышно. Да и мало на нем машин. За мостом – Василий Блаженный, Лобное место – насквозь мало кто ездит…
От мягоньких этих мыслей пожилой Мелентьев уснул и не засек, когда именно появились те двое, ближе к вечеру или еще в обед, вместе или поодиночке. Это потом узнал про них многое, а поначалу встретил отчужденно.
Она издали напомнила цыганку – в черной с цветками шали, в кремовом плаще. Позже Мелентьев рассмотрел как следует: фигурка точеная, лицо смугловато-белое, нижняя губка премиленькая, кончик носа резко вздернут (даже отверстия ноздрей видны), но тем-то и приманивает!
Дама все больше молчала. Спутник ее, наоборот, говорил удивленно и нервно. Одет был плотно и слегка нелепо – как «перестроечный» жучок с ипподрома: серое полупальто в елку, голубая жокейка с козырьком и со вставкой из чего-то современного, эластичного, может, из лайкры. При этом толстоват и очки на кончике носа смешные, мутно-узкие, мартышечьи. Но очки – сразу видно – не для моды, от страха.
Держались промеж собой как чужие, а было видно: втайне друг к дружке тянутся. Сперва Мелентьев думал, потрутся – и в стороны. Но вот уж и солнышко над Кремлевским Бором мигнуло: ухожу, мол, до завтра! А они все тут.
Тогда Мелентьев сам к ним подошел. В движении смотрелся он косолапо, бубнил глухо, крупно-круглую лысеющую голову клонил от глухоты набок. Но видел хорошо. Не то чтобы остро, а как-то подробно-ласково жизнь глазами лизал.
Подойдя, назвался, как его давным-давно звали и как он сам себя в последние месяцы называл: стародед.
Стали переговариваться. Узнал немного.
Но и узнавать было нечего! Так просто в Москве, под мостом, никто часами торчать не будет. Чего под мост лезть? Рядом – соборы, башни, ласточкина стена кремлевская…
Пока словами перекидывались, Мелентьев понял: ночь вместе коротать не станут, не решились пока. Но ему же и лучше: мост огромный, а оборудованное спальное место под ним только одно.
На следующий день встретились снова, потом еще, еще…
Стародед привык к молчанке, разговорами теребил редко. Только однажды рассказал, почему стародедом прозвали, про то, как бухгалтером военным служил, как стал «черным казначеем», как сбежал от казны военной куда глаза глядят…
Дама сквозь слезы улыбалась, а кавалер насупился: рассказ про армейские дела был ему неприятен.
Шел пятый день знакомства, как вдруг она сама, пряча глаза и запинаясь, стала рассказывать: только ночует дома, а так – здесь, здесь! И душа здесь, хотя дома маленький сын остался. Но назад ни за что не хочет, все нутро домашняя жизнь изгрызла! Муж корит прошлым (а оно и правда не совсем изящное, была танцовщицей в ночном клубе, но ведь бросила, бросила!). Заодно с мужем – свекровь, хоть в воду кидайся. А тут еще эти выборы. Она была за то, чтобы все голоса заново пересчитали. А домашние ни в какую: молчи, глохни, не тебе об этом говорить! Свекровь сразу стала кричать: «Пересчета голосов одни проститутки требуют!»