Исправлять этого Володя не хотел.
После мелков переходил он к созданию словесно-пластического образа. Найдя в запасниках у Дзеты четыре коробки пластилина и вынув из визитницы с десяток карточек, Володя вылеплял части тела и клал рядом с ними – как в музее – таблички с надписями. Завершив изготовление тела, таблички располагал в ряд, чтобы связался текст.
Образ «Тревоги в таблицах» выходил вполне историческим, но сам пластилиновый индивид ни правдивого облика, ни людского запаха не имел.
Это беспокоило.
Была и другая незадача: Володя на Ваньку негодовал, гнал его от себя, называл то прощелыгой, то несуразным малороссом. Но и любил Тревогу с каждым часом сильней, и высвобождал ему рядом с собой все больше места!
– Мысли тревогинские – есть отблеск тайной действительности. Той, которую я себе и вообразить боюсь, – жаловался вслух Володя, – но теперь я с этой тягой к уловлению тайных отблесков не расстанусь. Хватит того, что предки мои влечение к ним утратили!
Володя резко сминал куски пластилина в один ком, потом руки-ноги бережно разъединял и продолжал удивляться собственным мыслям.
– Жалко, скворца нет! Он бы своими повторялками куда надо направил. Потому как сбился я. А сбился – возник вопрос: что ж это, русский без малоросса теперь и шагу ступить не может?
– Получается, что так, – отвечал за Володю пластилиновый Тревогин.
– Но ведь малороссияне, теперешние украинцы, они разные бывают?
– Еще какие разные. – Пластилиновый Тревогин резко, как в обморок, случившийся от помрачения ума, падал в коробочку.
Однако, вмиг Володей подхваченный, снова вставал на ноги, вел свое:
– Ты, Человеев, всем этим украм, всем этим лемкам и бойкам, которые когда-то породнились с оттесненными в Карпаты германцами, не верь!
– Я и не верю, – смущался Володя, – правда, выхвалял дней пять назад в корчме «Тарас Бульба» один усач вольности украинские…
Но вот про то, как, дивясь самому себе, соглашался он с обходительным жителем Коломыи, который говорил со швабским акцентом и превозносил новые украинские вольности до небес, Володя не сказал ни слова.
– Ты не германским верховинцам, ты слобожанам и запорожцам, а также тем, кто южнее их, верь! И не смей думать: раз Тревога на скорую руку тобой вылеплен, так он никуда не годен, – возмущался Ванька, – я тебе и пластилиновый сгожусь. Уж точно помехой не стану, лучше, ярче тебя сделаю. А ты как образ мой из пластилина до последнего ноготка вылепишь – повтори его из сахара! Крупную сахарную голову найди и фигурку мою выточи. А потом фигурку схрумкай! И не запивай ничем. Сразу в инобытие впадешь, воздушным и прозрачным станешь. Бедней станешь, а свободней!