– Прощай, Иван! Прощай, Тревога!
– Поехали быстрей! – крикнула, опуская стекло, Кирилла.
Но прежде чем Володя сел в машину, Кирилла еще раз оглянулась на Северский Донец. Реки почти не было видно.
Зато близ берега, под тридцатиметровым, вывернувшим корни наружу осокорем сквозь утреннюю мглу угадывался человек: большеголовый, узкоплечий, со взбитыми кверху, словно бы скрепленными лаком густыми волосами.
Кирилла беззвучно отворила дверь, вышла в сторону, противоположную той, где стоял Человеев, сделала несколько шагов по направлению к черному тополю: страшно захотелось втянуть в себя запах муравьиного меда, потрогать жесткую, с глубокими бороздками, наверняка уже чуть прогретую кору. Однако вместо муравьиного меда резанул по глазам острый смрад плывущего на юг весеннего речного сора, вобравшего в себя запахи всех опрелостей, еще какой-то бродильный уксусный душок…
Человека, задиравшего голову вверх, из-за которого Кирилла во мглу утреннюю и окунулась, теперь видно не было, наверное, пересел ближе к берегу. Но бормотания его были слышны хорошо: «Тяжко мне, муторно… И после смерти не уймусь никак! Здесь я – предатель, на севере – чужой! Хотел Офирского царства – получил раскуроченную Новороссию: отвергаемую друзьями, теснимую врагами…»
Кирилла вернулась к машине. Володя сидящего у реки не заметил. Поэтому про последнее явление Тревоги и его непонятные речи Кирилла Человееву рассказывать не стала. Усевшись рядом с водителем, Володя еще сильней повеселел, сказал всем и никому:
– Где-то война, и тут же, рядом, – иконопись, лавра, пещеры. В общем, стукнулись лбами противоположности, аж искры летят! Потом опять разбегутся в стороны. И встанет, ясень пень, вопрос: либо на войну, либо в пещеры. На войну оно, конечно, поосанистей будет. Но и в пещерах существовать можно.
– Ты сперва на мне женись, полную жизнь отживи, а после на войну собирайся, – надула губки Кирилла. – А пещеры – они и в Черниговском скиту есть.
– И то верно. Так, скворчина?
Скворец промолчал.
Казачья Лопань и Красный Хутор
Перед самой границей, когда отпускали частника, пропал скворец.
Кирилла занервничала. Володя успокоил:
– Вернется. Подождем его на нашей стороне. Он к жэдэ вокзалам и к станциям привык, туда прилетит.
Человеев дал какому-то кряжистому укру-погранцу денег. Границу перешли в необорудованном месте безо всяких приключений.
* * *
Литвин Игнатий брел по Сыромятническому переулку. До Курского оставалось всего ничего, таксист высадил почти рядом. Но никак ему было не дойти до железных возков! Волохатые брови, потеряв привычную проволочную жесткость, обвисли вниз. Игнатия шатнуло, он остановился.