Позвонил Савва. В голосе слышалось лукавство:
– Мы в расселине, а ты как, Игнатий Филиппыч?
– У Курского я. На украины наши собрался.
– Што за поезд?
– Тебе кака разница? За нумером 22.
– Да просто любопытствую. Ну прощевай, начальничек…
Тут в переулке подкатилась к Игнатию еще одна лахудра:
– Мужик, шырнуться хочешь?
– Это как же?
– Фу-у… Село! Идем, узнаешь!
– Далеко ли идти, милая?
– Да тут рядом. Кафе «Сирень» знаешь?
– Трактир, што ль?
– Пускай – трактир. Я тебе там такую сирень в нос пущу – «черемухи» полицейской не захочешь!
Игнатий, с трудом передвигая ноги, с каждым шагом теряя силы, а с ними и понимание происходящего, побрел за черноволосой лахудрой. Но внезапно, у дерева, лег на землю. На губах выступила пузырящаяся, хорошо различимая в бликах неона зеленоватая пена.
– Да ты, я вижу, уже ширнулся. Лады, отдохни здесь… А я побегла. Шири мне, ширева!
* * *
Степан Иванович Шешковский глядел на Акимку как на гниду в чужих волосах. Отвращению и неприязни не было границ. Но виду обер-секретарь Тайной экспедиции не подавал.
– Где скворец? Вдругорядь тебя спрашиваю, пакостник.
– Пропал скворушка, в зеленом тумане растворился. Да и позабыл он все слова про Офир. Проел ему, видно, мозги туман этот.
– Что еще за туман зеленый?
– Мне почем знать? Муть какая-то болотная…
– Болотная, говоришь? Дерзким ты стал, Акимка. Месяца не прошло, а ты… – Голос обер-секретаря, сухой, перхающий, наполнился гневной влагой.
– Какой там месяц! – Акимка хотел выкрикнуть про двести тридцать годов, проведенных в расселине, про медленность и кишкомотность времени, про голоса, живущие отдельно от людей, но удержался, сунул в рот костяшки пальцев.
– А сотоварищи где? Где Игнатий и Савва? Утопил в болоте?
– Савва в недостоверной Москве остался. Понравилось ему там, подлецу.
Тонкий, с прямоугольным кончиком нос Шешковского дернулся раз, дернулся другой. Обер-секретарь откинулся в кресле. Стол с лазуритовым прибором и только что вынутым ножом для резки бумаг отдалился.
За последний месяц Степан Иванович сильно преуспел в одном разыскном деле, про Игнатия со товарищи старался не вспоминать, потому как сам по приказу императрицы должен был вскорости выехать для допроса старухи Пассековой в Москву. Заниматься в одно и то же время допросом Наталии Пассек, урожденной Шаховской, проверять всю ее болтовню в княжеском имении Шарапово, что в верховьях Лопасни, и думать при этом про сгинувших где-то неподалеку Игнатия и Савву было ему не с руки.
Утешало одно: ежели и вправду в недостоверном царстве Игнатий и Савва затерялись, значит, встретиться в Москве белокаменной, в Москве доподлинной им не суждено!