– Захотел – и уволил! – рявкнул Петр Николаевич Дурново. – Без бабья разберусь.
Сегодня утром к нему явился его сосед, генерал-майор граф Келлер, и устроил прямо при прислуге громогласный скандал. «Вы что же это, милостивый государь, – кричал граф командным голосом, – посылаете камердинера через чужую прислугу шубы воровать для своих надобностей?! И зачем вам понадобилась моя шуба, когда при вашем росте ее рукава хватило бы или жениной муфты?! Мало того что по лестнице к вам мазурики каждый день шляются, которых в приличном доме швейцар дальше крыльца не пустил бы, так вы еще моего собственного камердинера развращаете, чтобы у меня шубы крал!» Пришлось тут же, при Келлере, рассчитать Парамона и выгнать взашей. Теперь Петра Николаевича угнетала мысль о том, что граф, будучи родным братом графини Клейнмихель, хозяйки сегодняшнего благотворительного вечера, может запросто оказаться здесь же и выставить его на посмешище всему собравшемуся обществу.
Дурново взглянул на солидного швейцара, распахнувшего перед ним дверь парадного подъезда. «Всё уже знает, подлец», – подумал Дурново, глядя на его обрюзгшее лицо, заключенное в волосатую раму из бакенбард и бороды, на котором ровно ничего не было написано.
– Бог мой, Петр Николаевич, – ужаснулась его жена, когда после темноты улицы они оказались в вестибюле на ярком свету и лакеи помогли снять шубы.
Директор Департамента полиции огляделся. Келлера внизу не было. Справа среди ельника, составленного из молодых деревьев, купленных гуртом у Гостиного двора и покрытых, словно инеем кристаллами соли, выглядывало стоявшее торчком медвежье чучело. Обычно оно находилось у лестницы с подносом для визитных карточек; к этому вечеру, дававшемуся в пользу Сергиевского братства, поднос у чучела отобрали, и, подкрасив йодной настойкой поеденные молью места, поместили у самого входа, перед дверями уборной. Оскалившаяся морда медведицы будто говорила приветливо всем входящим: жертвуйте, братцы, на приют и жалование отцу Василию Корыстину, поднос вас ждет наверху.
– А что, любезный, граф Келлер уже прибыл? – спросил Дурново у лакея.
– Уже час как здесь, ваше превосходительство.
– Да ты совсем, как пугало! – продолжала пилить Петра Николаевича супруга. – Я пойду в уборную, приведу себя в порядок, а ты пока скажи лакею, чтобы он на тебе мундир оправил. Не позорь меня.
– А ты нос не забудь припудрить, – огрызнулся он. – У тебя сосулька на нем.
Петр Николаевич отмахнулся от лакея, который, слышав слова г-жи Дурново, подошел помочь, и от волнения принялся бегать из угла в угол вестибюля, то и дело оглядываясь на медведицу. Ему казалось, что теперь она скалится над ним, дескать, я хоть и женского полу, но в тебе и половины моего роста нету. Какой несуразный человечишка.