Такое сердце не может обмануть душу, ибо он не позволяет обмануть и себя.
Гудо на мгновение остановился перед сидящим у полуоткрытой двери юношей. Тот даже не поднял голову, чтобы взглянуть на подошедших. Юноша сжался в комок и был безучастен ко всему происходящему. Лишь покачивание куска одеяла, в котором всхлипывал младенец, отличало его от мертвеца.
Тень печали легла на уродливое лицо Гудо. Пряча эту ненужную гостью, мужчина в синих одеждах еще ниже натянул край капюшона своего огромного плаща. Ему захотелось крепко закрыть глаза, чтобы не видеть этого исхудавшего до кости, выстриженного под корень подростка с грязным как у угольщика лицом. А еще не видеть трясущихся от холода рук и синих ступней ног в ссадинах и кровоподтеках от острых камней негостеприимного острова.
Крепко закрытые глаза оборонительное оружие трусов. А также тех, кто готов в любое мгновение разрыдаться от жалости к себе и к другим. Рыдать и ничего не предпринимать. Такого за Гудо не водилось. Жизнь и люди ему такое не позволяли.
– Кэтрин, жди меня здесь.
Сердце Гудо рвалось из груди и не понимало, почему кости до сих пор не отворились, освобождая путь. Оно уже должно было быть за порогом этой полуоткрытой двери. Шаг, еще шаг…
В святом месте, которому покровительствовал друг самого Христа, воскрешенный самим сыном Божьим из мертвых Лазарь, святости не соблюдали.
Гудо медленно прошел с десяток шагов по огромной комнате пока заметил в углу тусклый светильник. Под ним, за досками, установленными на низких строительных козлах, восседало трое уже изрядно пьяных мужчин. Их из тонкой шерсти камзолы лежали тут же на досках вперемешку с остатками пищи, дорогими бокалами и глиняными кувшинами. Вспотевшие от горевшего в нескольких шагах очага, они мутными глазами наблюдали за тем, как на краю этого шаткого стола совокуплялся с женщиной их четвертый друг.
А тот рычал и зло отфыркивался, всем своим видом показывая, что этот сладостный грех ему не в радость. Он сделал еще несколько сильных толчков, грязно выругался и с силой сбросил женщину с досок:
– До чего ты холодна. Даже мертвая потаскуха была бы мне приятнее.
На эти слова, сидящие за столом пьяно рассмеялись.
– Я же тебе говорил.
– Вытолкай ее в шею.
– Я отсюда слышу, как от нее разит холодом. Слышишь, Тьеполо. Выброси ее.
Тот к кому обратились, как Тьеполо с трудом натянул на себя узкие кожаные брэ[20], и, пошатываясь, подошел к лежащей женщине:
– Убирайся и больше никогда не показывайся мне на глаза!
– Хлеба, – тихо простонала женщина, – Кусочек.
– Может тебе еще дать мяса и налить вина, – зло воскликнул Тьеполо, и замахнулся на нее рукой. Постояв с поднятой рукой, он все же передумал, и, взяв со стола твердый кусок каши, швырнул его в протянутые руки, – Не приходи. Пока не позову.