Через три часа похода добрались до бандитского логова - человек шестнадцать террористов - бородатые, но в смокингах, а у каждого оружия больше, чем в оружейной палате.
Анджей палец к губам прикладывает, намекает, чтобы я не шумел, учитель фигов.
Я сам понимаю, что шум - неуважение к террористам, и смерть для разведчиков.
Анджей затеял поминки, а я не разглядел в хлопотах поминальную кутью и хитрости товарища - так девушка не замечает на пальце кольцо с бриллиантом.
Высовываю голову из-за дувала, а Анджей меня в спину - толчок, и скажу тебе, давка, сильно толкнул, от всей души, как на кинопередаче, где парни связывают девок и бросают в печку.
Я с горы кубарем свалился к праздничному столу террористов, как подарок на день Барана.
Колокольцы на шапке звенят, к потехе призывают - так глашатай орет на площадях, зачитывает указ Президента.
Но не сплоховал, потому что - разведчик, вскинул ружье и выстрелил в гущу, как картошкой наслаждался.
Из дула вылетели разноцветные конфетти - кружочки бумаги и фольги - так из носа чахоточника птица Счастья вылетает.
Бандиты сначала опешили, на ишаков запрыгнули, а затем рассмотрели меня, мой потешный наряд и ружье, и сразу озверели, как дети в зоопарке.
Врут, будто клоуны - к счастью и вызывают в людях доброе, вечное, Макаренское и Сухомлинское.
Клоуны раздражают, бесят, выводят людей из душевного равновесия, когда так хорошо около котла с бараниной, а тут - клоун с ружьем.
Меня на камни повалили, ногами охаживают, а я жду, когда Анджей из автомата всех положит - удобный случай, как в сердечной клинике.
Я надеялся, что полковник задумал хитрость - я отвлеку террористов, а Анджей их перестреляет возбудившихся до крайности.
Но прогадал я, ох, как прогадал, и цена ошибки - моя жизнь.
Анджей не стрелял, он уходил, потому что свое черное дело сделал, змея подколодная с навыками разведчика.
Я крикнул, чтобы террористы на Анджея внимание перенесли, да толку от моего крика никакого, словно я подавился костью мамонта.
В горле кровь хлещет, булькает, зубы выбиты, только шипение из меня, как из проколотого шара воздух выходит.
Подошел ко мне атаман, а платье на нём черное, женское, кокетливая шляпка с пером и туфельки на высоком каблучке, словно девушка собралась на последнее свидание.
Террористы меня бьют, а атаман танцует женский танец - до бандитов тоже мода дошла, что принимают гомосексуалистов и даже над собой ставят командиром, как пташек опытных.
Растление западное, хвала ему, целебному.
Атаман станцевал, утешил плоть свою и взоры подчиненных, а затем подошел ко мне, не побрезговал моей кровью и обломками зубов, взял пальчиками под подбородок и приказал, но не мне приказал - кто он, чтобы мне приказывал, а своим приказал, чтобы они с меня кожу сняли, но не всю, а так ловко, чтобы я на потеху им и себе на боль прожил три часа.