Джахан понимал, что от человека, взлетевшего столь высоко, ожидать скорого ответа не следует. Тем не менее Давуд ответил ему довольно быстро. Письмо было запечатано красной сургучной печатью и, судя по изяществу почерка, написано писцом высшего разряда. «Перемена моей участи произошла весьма стремительно, – говорилось в письме. – Наш мудрый султан, да продлит Аллах его дни, узнав волю мастера Синана, выраженную в его завещании, оказал мне, смиреннейшему из его слуг, великую честь. Он повелел мне покрыть мои недостойные плечи драгоценным халатом нашего незабвенного учителя. Можно ли было отказаться от подобной чести?» – вопрошал Давуд, словно ответ на этот вопрос не был очевиден. Он приглашал старого товарища навестить его, дабы предаться воспоминаниям и поговорить о будущем, обсудив, как в былые времена, предстоящие им дела и свершения.
Джахану хотелось принять приглашение, но он чувствовал, что делать этого не следует. В сердце его полыхал огонь зависти, и порой ему казалось, что зависть сочится из всех пор его кожи. Джахан опасался: едва взглянув на него, Давуд догадается, что творится у него на душе. До недавней поры они находились в равном положении. Ныне же его прежний товарищ оказался избранником судьбы. Теперь Джахан на собственном опыте понял, как трудно смириться с тем, что идущий рядом внезапно вырывается вперед. Если ему удавалось на время потушить пламень зависти, им тут же овладевало чувство вины. Вместо того чтобы радоваться успеху Давуда и молиться о его дальнейшем процветании, он негодовал и считал себя несправедливо обойденным. Будь жив учитель, он стыдился бы своего ученика, сокрушался Джахан.
Поэтому он не спешил навестить Давуда. Проходили дни и недели, и, хотел того Джахан или нет, молва доносила ему вести о прежнем товарище: на церемонии посвящения в придворные строители Давуд получил золотой резец, а также кошелек, набитый золотыми монетами, и жадеитовое кольцо с печаткой, прежде принадлежавшее мастеру Синану. Поток слухов был воистину неиссякаем. Кто-то видел Давуда, облаченного в драгоценный халат, который можно носить лишь с особого дозволения султана. Кто-то слышал, что он питает пристрастие к наложницам-черкешенкам и повсюду скупает их для своего гарема. Поговаривали также, будто Давуд взял себе вторую, а затем и третью жену, причем обе его новые супруги прекрасны, как пери. Рассказывали, что в саду у Давуда разгуливают павлины и что он приобрел нескольких охотничьих соколов, привезенных из Самарканда. Джахан не сомневался, что половина этих слухов не соответствует истине. Тем не менее и оставшейся половины было вполне достаточно, чтобы подлить масла в огонь, бушующий в его сердце.