На следующий день главный белый евнух вызвал Джахана к себе. Наверное, Камиль-ага хочет отчитать его за то, что он нарушил запрет и в ночь смерти Чоты остался ночевать в зверинце, решил Джахан. К тому же он осмелился воспротивиться воле султана и заявил, что не отдаст тело своего питомца на поругание французскому послу. То, что протест его изначально был обречен, не умаляло вины дерзкого слуги. За подобное своеволие Гвоздика Камиль-ага мог мстить годами. Как ни странно, Джахан думал о грозящих ему карах без всякого трепета. Неведомое прежде спокойствие снизошло на его душу.
Войдя в покои главного белого евнуха, Джахан медленно, словно нехотя, поклонился и замер в ожидании, уставившись в мраморные плиты пола.
– Подними голову! – раздался резкий, как удар хлыста, приказ.
Джахан повиновался. Впервые с того дня, когда он, совсем еще мальчишкой, едва прибыв во дворец, получил от высокомерного царедворца оплеуху, он взглянул ему прямо в глаза – темно-голубые, как морская вода.
– Я наблюдал за тобой все эти годы, – изрек главный белый евнух. – Ты быстро поднимался вверх и многого сумел достичь. Но я питаю к тебе расположение совсем по иной причине. Хочешь знать по какой?
Джахан хранил молчание. Он и думать не думал, что Камиль-ага питает к нему расположение.
– Каждый девширме сделан из расплавленной стали. Точнее, переплавленной. Ты долго жил среди нас, индус. Странно, что никто и никогда не пытался обратить тебя в истинную веру. Ты сделал это сам. Но знаешь, в чем твоя ошибка? Знаешь, как она называется?
– Откуда мне знать, эфенди?
– Любовь! – Губы главного белого евнуха брезгливо изогнулись, как будто это слово было ему неприятно на вкус. – В этом городе сотни людей обучаются у других людей наукам и ремеслам. Все они почитают своих учителей. А ты своего учителя любил. То же самое и со слоном. Тебе следовало просто ухаживать за зверем, кормить его и чистить. Любить его было совершенно ни к чему.
– Я сделал это ненамеренно, эфенди, – ответил Джахан. – Так уж получилось.
– Любовь делает человека уязвимым, – с легким вздохом произнес Камиль-ага. – И теперь, раз зодчего Синана больше нет, я стану твоим покровителем и наставником. Доверься мне, и поражения будут тебе неведомы.
– Поражения? Но я ни с кем не веду войны, эфенди.
Главный белый евнух сделал вид, что пропустил эти слова мимо ушей.
– Я помогу тебе справиться с горем. Мне известен дом, где с человека смывают уныние, как в хаммаме смывают грязь. Его так и называют – «хаммам для тех, кто пребывает в печали».
Джахан растерянно моргнул. Какие-то смутные воспоминания шевельнулись в его душе, воспоминания о событиях столь далеких, что казалось, они происходили в иной жизни.