Кошерин так завелся, что ему хотелось крикнуть: болван ты этакий, возьми ручку и прикинь, сколько ты заплатишь 150 водителям, истратишь бензина, да к тому же рискуешь по дороге попасть в аварию, что повлечет за собой еще немаленькие расходы.
Проще загнать этот автопарк на платформы и таким образом сбросить ответственность на перевозчика. К тому же и намного дешевле обойдется.
А главное, как нудно и долго говорит этот Олейников.
Кошерин пошевелился на стуле, Олейников уловил его белесыми детски — наивными глазами и рукой сделал несколько махательных движений, сидите, мол.
Наконец разговор закончился, и Кошерин все — таки не выдержал, рассказал, что надо делать.
Олейников смотрел на него улыбчиво — выжидательно и понятно было, что он не одобряет решения Кошерина. И еще весь вид его говорил, что некрасиво подслушивать чужие разговоры.
— Я и не собирался подслушивать ваши тайны, — сказал громко Кошерин. — Вы меня пригласили в кабинет, вот я и сидел и ждал своей очереди. Больше ничего, все что вы говорили, я не слышал, у меня своих дел хватает.
Этим заявлением, невольно вырвавшемся, Кошерин заставил Олейникова задвигаться интенсивно за столом. Олейников взял ручку и постучал ею по столу, затем опустил голову и стал что — то искать в ящике.
Только тут Кошерин понял, что своим заявлением «ваши тайны» он как бы вводил разговор депутата по телефону в разряд криминальных договоренностей.
Иными словами Олейников, сидя в депутатском кресле, занимался посторонними незаконными делами.
Кошерин хотел как — то дать понять, что не это он имел в виду. Но понял, что сейчас залезет в еще большую халепу. Депутат Петр Олейников и так уже не знал, куда деть свое красное лицо.
— Я к вам пришел по делу, — сказал Кошерин. — Оно касается моего сына Виктора Дмитриевича Кошерина, известного вам психиатра.
Красное лицо перестало двигаться, пузырчатые голубые глаза Олейникова застыли и выражали глупое беспокойство.
— Как вы сказали?
Кошерин повторил сказанное.
Некоторое время Олейников переваривал услышанное.
— Да, я знаком с вашим сыном, — наконец выдавил из себя депутат. — И что из этого следует?
— Я хотел бы спросить, когда вы его видели последний раз, дело в том, что Виктор Дмитриевич пропал?
— Как пропал? — обрадовано вскричал Олейников, словно этим легким вопросом Кошерин извинял его. — Я у него недавно был на сеансе.
— Недавно, это когда?
— Сейчас, сейчас, — заметушился депутат, — где — то диктофон подевался. Я ведь все его наставления записываю. Ага, вот он.
Олейников достал из гладкого блестящего черного портфеля диктофон.