— Хотите послушать?
Кошерин голоса сына давно не слышал.
— Конечно, что за вопрос.
Олейников нажал кнопку и послышался треск.
— Постойте, такого быть не может, я ведь записывал.
— Может, вы не перемотали? — высказал догадку Кошерин.
— Сейчас, сейчас…
Олейников стал щелкать переключателем, но ничего не получалось, по прежнему диктофон только трещал.
— Чудеса, просто чудеса, такую установку не записать. Это преступно с моей стороны.
При слове «преступно» Олейников быстро глянул на Кошерина.
— Вы понимаете, это ведь мое спасение? Установки Виктора Дмитриевича я всегда записывал и потом пользовался ими дома. У меня уже целая аудиотека его установок. Ваш сын прекрасный врач, он меня лечит от очень сложной психической болезни, которую я заработал здесь.
Хотите, мы поедем ко мне домой и там все прослушаем. Или я сейчас позвоню Турчанке. И она нам по телефону передаст.
— Турчанка — это кто? — строго спросил Кошерин.
— Так я ее зову, она из Турции приехала специально ко мне. Это моя домработница и…
— Понятно. Вы думаете, она сможет найти записи и проиграть их нам?
— А что тут такого. Мы постоянно проводим аудиоконференции. Сейчас и проведем.
Олейников набрал номер и стал слушать. Долго никто не подходил. Наконец, связь была установлена.
— Я сейчас ее на селектор переведу, — бормотал увлеченный делом Олейников. Теперь ему было не обязательно смотреть на своего посетителя, перед которым чувствовал себя неловко и беззащитным.
Раздался голос Турчанки. Глубокое бархатистое контральто.
У нее, наверное, и усы растут, подумал Кошерин.
Турчанка ушла, стук каблуков был хорошо слышим через включенный селектор. Через некоторое время она включила диктофон. Но кроме треска Кошерин ничего не услышал.
— Ты, голубушка, что — то неправильно делаешь, — заволновался Олейников. — Ты посмотри там на рычажок слева, там, где стоп написано. Да, да… Теперь нажми, это перекрутка.
Но ничего не получалось. Диктофон шипел, трещал и плевался обрывками фраз.
А Олейников бледнел, краснел, вставал, садился, стучал пухлыми ладошками по зеркально полированному столу, двигал диктофон взад — вперед…
— Такого просто не может быть.
— Потому что не может быть никогда, — добавил Кошерин.
Ему хотелось смеяться. Ловко все придумал Виктор. Точно так, как и с рукописью своей. Запись мгновенно стирается, потому что ее не должен слушать чужой. Но потом, не сомневался Кошерин, она восстановится. Когда его не будет рядом.
Значит, в данном случае он чужой, не должен слышать голос родного сына.
Кошерин хотел успокоить совершенно разволновавшегося Олейникова, но потом махнул рукой. Получится такая же занудина, как в случае с транспортировкой автомобилей.