– На Мари Галант, да? С твоим доктором Фабером. Этого бы ты хотела, – упрекнул Хуан с неподдельным недовольством.
– Возможно, и ты хотел бы этой ночью освободиться от меня.
Волнуясь и сдерживаясь, Моника вновь ждала ответа, но Хуан еще оборонялся, искал неясное выражение, выход, чтобы не признаваться:
– Я говорю не из-за себя. Я думаю, что ты в опасности, это ради тебя.
– Ты никогда не говоришь прямо, Хуан?
– Иногда, но не с тобой, – Хуан не решался. – Не думаешь, что достаточно вопросов для раненого?
– Возможно. Но у тебя вид не слишком больной. Я ошиблась насчет тебя. Думала, что ты без сознания, а тем не менее ты слышал все, до самого последнего слова, сказанного вполголоса. Думала, у тебя нет сил открыть глаза, а ты подходил к окну. Воображала, что ты нуждаешься в моих заботах, и вероятно, не признаешь случайность, которая привела меня сюда.
– Не признаю.
– В таком случае, что с тобой? Говори!
– Просто ты подавляешь меня, Моника. Ты всегда идешь по самому суровому, тернистому и трудному пути, а когда кто-то думает, что у тебя есть какая-то личная причина, чтобы делать это, как это обычно делается на белом свете, то оказывается, что ты действуешь лишь в согласии со своей совестью, чтобы полностью исполнить долг. Понятно, почему ты хотела спрятаться в монастыре. Он такой совершенный для нашей печальной и грубой жизни.
– Почему ты так говоришь? Твои похвалы знают только насмешку, Хуан Дьявол!
– Вот ты и сказала «Хуан Дьявол». Сказала так, что мне приходится сожалеть об этом имени.
– Если я скажу Хуан Бога, то ответишь так же. С тобой не угадаешь. Так или иначе, ты все равно возражаешь.
– Почему ты должна говорить Бога или Дьявола? Зови Хуан и все. Тебя это будет мало утруждать.
– И будет более точным. Думаю, ты прав. Ты не Бога и не Дьявола. Ты такой, какой есть. Суровый, закрытый, такой же эгоистичный, как эти скалы, которые неподвижно стоят под ударами моря тысячи лет. Ладно. Что будем делать? Полагаю, так лучше.
– Куда ты, Моника?
– Позвать Сегундо, чтобы остался с тобой. Что с тобой? Чего ты хочешь?
– Не уходи так. Посиди еще. Я хочу сказать кое-что, но… у меня не слишком много сил, знаешь?
– Полагаю, ты притворяешься слабым, чтобы снова посмеяться.
Несмотря на свои слова, она заботливо подошла, потрогала его лоб, пульс, с беспокойством посмотрела на кровь, пропитавшую бинты, и заметила:
– Нужно сменить повязки. Рана опять кровоточит. Конечно, если бы ты лежал тихо. Какая нужда подниматься и выглядывать везде? Ты хуже ребенка. В сотни раз хуже.
– Уже прошло, не беспокойся. На самом деле, я хочу, чтобы ты осталась. Ты не ответила, о чем я спросил тебя.