– Да! Какая глупость, да? В конце концов, я такой же до дурости высокомерный, как если бы был законным Д`Отремон. Иногда я испытываю отвращение и злобу от приступа высокомерия и самолюбия, которое мне уверенно передал дон Франсиско Д`Отремон, который по грустной случайности был моим отцом.
Моника еще сильнее наклонилась к раненому, взяла белыми руками большие, загорелые и суровые ладони. Она чувствовала, что душа наполняется пониманием и нежностью. Всеми силами она пыталась сдержаться, чтобы не переполниться ими, не сдаться устало и побеждено. Одновременно боясь, что его выдаст свет во взгляде, Хуан закрыл черные итальянские глаза.
– Ты бы правда хотел, чтобы я ушла, Хуан?
Моника волновалась, ожидая ответа, чувствуя, что ускоряется биение пульса Хуана под ее красивыми пальцами, но вечная недоверчивость и ожесточенность охватили сердце мужчины, и вместо ответа, он спросил:
– А почему ты не ушла? Какая причина у тебя оставаться здесь?
– Мне нравится платить по счетам, – заявила гордая Моника де Мольнар с легкой улыбкой на губах. – Я ничего не забываю. Помню такую же кровать. Помню, что была больна, лишена сил, безнадежная, ждала смерть, а человек, которого я считала главным врагом, сидел у изголовья такой же кровати, пытаясь вырвать из лап смерти мою грустную жизнь. Теперь мы поменялись местами, и, хотя положение иное, мы можем их сравнивать. Ты загнан в угол и ранен, как я была больна и безнадежна. Как ты не бросил меня тогда, так и я не брошу тебя, Хуан, и не дам умереть!
Моника говорила, пряча за теплой улыбкой волну нежности, которая затопляла душу, все еще сопротивляясь из последних сил, но в конце концов, отдаваясь чувству, которое наполняло ее жизнь, а Хуан смаковал каждое слово, словно горькую и желанную сладость. Хуан Дьявол, вечно недоверчивый, несогласный со своей участью и судьбой, ожесточенный против всего мира, не умевший протягивать руки, чтобы взять счастье. И пока он закрыл глаза, рука Моники нежнейшей лаской скользнула по его лбу. Если бы он открыл глаза, то выдал бы взглядом все, что бурлило в его сердце. Человек, который не дрожал перед бурями, дрожал перед голубыми глазами, не глядя, боясь найти их насмешливыми и холодными, говорил с упрямством ребенка:
– Думаю, ты преувеличиваешь. Это не то же самое. Из-за того, что ты ухаживаешь немного за мной, я не смогу избежать опасности.
– Заражение. Моя лихорадка была заразная, и ты знал. Ты видел, как я давала лекарства в хижинах. Чудо, что никто на Люцифере не заболел, кроме меня. Любой на твоем месте оставил бы меня в первом же порту.