– В доме он никого не обнаружил и пошел в монастырь. Он лишь сказал, что моя мать выехала в Кампо Реаль. Она не сумасшедшая, не безумная. Боль заставила ее бредить, но она не безумная. Тем не менее, вы уверяете…
– Я лишь могу уверить в том, что видели мои глаза. Я был с доньей Софией. Я мог бы поклясться, что никто не подталкивал твою сестру в пропасть, ничья человеческая рука. Мы видели, как пронесся конь, как обезумевшее животное убегало от Ренато. Наконец, мы увидели, что конь, никем не управляемый бежит в пропасть и разбивается. Он ехал позади нее, не могу отрицать. Если была причина, чтобы желать ее смерти, или если он бежал за ней, чтобы задержать и спасти ее, то кто может доказать это, дочка? Это на совести Ренато. Иногда движут человеческие страсти, плещущие через край. Но Ренато ненавидел жену? Ненавидел ее?
– О, замолчите, Отец, молчите! Теперь не спрашивайте. Сжальтесь!
Моника отступила, пряча лицо в руках, тело подрагивало от мук ужасного сомнения.
– Успокойся. Я спрашиваю тебя как духовник. Я бы хотел услышать признание, дочка. Твои слова могли бы пролить немного света.
– Я бы отдала кровь, чтобы узнать правду! Разве вы не понимаете, что моя душа тоже противится? Не понимаете, что я умираю от отчаяния?
– Понимаю твое мучение; но если дело не касается тебя…
– Что не касается меня? Умоляю вас не заставлять меня говорить!
– Прости меня. Я понимаю, что ты чувствуешь себя лишенной рассудка. Мне следует оставить тебя одну и посоветовать тебе помолиться, чтобы успокоить душу. Я бы хотел знать больше, быть уверенным в сражении, которое меня ждет. София Д`Отремон рассчитывает на мое свидетельство, чтобы защитить сына.
– Его обвиняют? Ренато в самом деле обвиняют, помимо моей матери?
– Его обвиняет много злобных глаз, много уст, которые молчат. Но больше всего обвиняет безумная страсть в глазах, когда он смотрит на тебя. Поэтому я хочу добраться до правды. Сплетни, обвинения – это почти ничего не значит, по крайней мере, для меня. Моя задача – защитить не тело, а помочь спасти душу, от всего сердца раскаяться виновному, спасти от ада и боли греха.
Он напряженно смотрел на нее, стремясь проникнуть в глубину мрачного и гордого сердца, чистого и измученного, но глаза Моники страдальчески блуждали по комнате, и священник вздохнул:
– Пусть Бог даст тебе то, чего не могут дать мои бедные слова: свет и мужество, дочь моя.
Отец Вивье удалился, Моника тоже оставила сумрачную огромную спальню. Рядом с Каталиной осталась темная тень служанки. Моника вышла, мучаясь от желания сбежать, столько раз появлявшееся у нее под крышей роскошного особняка. Она никуда не шла по своей воле, но ноги привели ее на тропу за белой церковью, ведущей к каменным стенам кладбища Д`Отремон, решетке, оставшейся открытой. Никто не побеспокоился прикрыть ее после скоропалительного захоронения, совершенного несколько часов назад, и Моника пошла по следам.