Помнишь, каким был тот человек? В простой крестьянской одежде, в разбитых сапогах, с измученным лицом. Один из многих, которые тянулись из деревни в город. И только глаза отличали его от прочих: потерявших надежду, изверившихся.
Я узнал его сразу.
Его пригнали несколько дней назад по этапу и определили в наш барак, на освободившиеся за смертью постояльца нары. Или место это было такое несчастливое, или застудился он в пути, однако уже к вечеру его начала бить лихорадка. Я наклонился над ним подать воды – а он вдруг сказал: «Федор! Помнишь ли ты меня?» Я поглядел в его запавшие глаза, обметанные уже смертными тенями, – и чудо свершилось. Я узнал его! Но видел теперь не лицо умирающего, а словно бы себя самого, мальчишку с еще не высохшими слезами.
Помнишь? Мать позвала его выпить чаю с дороги. Она не знала, куда его посадить, чем угостить, коли он вернул к жизни деда. Странник согласился. Мы все сели за стол, а мать вышла зачем-то в сени и вдруг вбежала белее полотна.
«Идут! – шепнула она, теряя голос от страха. – Идут солдаты, милиция!»
Странник поднялся. «Это за мной, – сказал он спокойно. – Ничего не бойтесь, Господь да охранит вас. Уйдите отсюда все».
Мать вытащила нас в соседнюю комнату, но я вырвался и прильнул к дверной щелке. «Прощай, брат, – сказал странник деду. – Странствуй же с миром! Теперь ты все знаешь. Храни великую тайну свою, а уж я свою сохраню как надо». Он перекрестил деда, помог ему поднять крышку подпола и спуститься туда. А сам встал на пороге, чтобы встретить вооруженных людей, которые ворвались в дом.
«Вот он я, – промолвил очень спокойно. – Вы пришли за мной, так возьмите меня. Но не троньте этих людей, они виновны только в том, что накормили нищего». И нас не тронули…
А его увели.
Он уходил, не оглядываясь на дом, которому доверил ту самую тайну, которую должен был хранить. Да, за минуту перед тем, как отворить дверь своим преследователям, странник с невероятной силой поднял доску порога, сунул туда какой-то темный, продолговатый предмет и опустил доску на место так, что гвозди точно вошли в пазы. Никто и никогда не догадался бы, что под порогом тайник! Он ведь не знал, что я смотрел в щелку и видел все это…
Его увели, он сгинул бесследно, и дед с тех пор тоже исчез. В подполе был потайной ход в соседний двор – им дед и ушел, конечно.
Уже под утро, когда мать, наконец, уснула, измученная слезами, я взял стамеску и поднял порожек. Что же увидел я там? Ты это знаешь, ведь ты подсматривала тогда за мной при тусклом свете занимающегося утра. В моих руках был маленький гробик из почерневшего, словно обугленного дерева. На крышке едва можно было разобрать крест. Это был, конечно, ларец, ковчег. Я видел стык крышки, видел металлический засовчик. Но бесполезно было даже и пытаться поднять крышку, сдвинуть засовчик. Они не поддавались никаким усилиям, а ведь чего я только не делал! В конце концов я оставил все попытки, решив, что это никакой не ларец, а просто некий знак этих странников, к числу которых принадлежал и мой дед. И только вчера я услышал тайну. Как я был глуп! Ведь секрет замка был все время перед глазами у меня и, уж конечно, в моей памяти!