Зелинский появился минут через пять. Бледный, несчастный, с потемневшими от тревоги глазами. Белая свежевыглаженная рубашка и светлые брюки только подчеркивали его серый цвет лица и внутреннее смятение.
– Мама отчего-то нафантазировала себе, что я иду на свидание, – извиняясь за свой парадный вид, проговорил Андрей Валентинович.
Ах, вот в чем дело, едва не улыбнулась Варя от такой трогательной заботы мамочки великовозрастного недотепы. Она все еще надеется пристроить его за милую, интеллигентную девочку из хорошей семьи. Поздно. Раньше надо было об этом думать, когда в подростковом возрасте отравляла сынуле жизнь, волком глядя на каждую мимо проходящую девицу.
– Ну, рассказывайте, что же сегодня случилось? – усаживая на скамейку расстроенного Зелинского, попросила Варя. На самом деле коварная барышня, приглашая Зелинского встретиться, имела в голове тайный план. И даже себе стыдилась в этом признаться. Использовать для собственных корыстных целей беззащитного, напуганного, нервного Андрея Валентиновича было стыдно, а не использовать – глупо. А ведь Варе для поиска пропавшей картины было просто необходимо иметь представление о ходе следствия.
– Они вызвали меня сегодня прямо с работы. Знаете, такие грубые, невоспитанные, бесцеремонные люди, – делился взволнованно Зелинский, безостановочно теребя длинные сильные пальцы. Варе даже показалось, что при желании такими пальцами можно было бы гнуть подковы, но Андрей Валентинович, разумеется, серьезней шариковой ручки ничего в руках никогда не держал. – Но, с другой стороны, чего я, собственно, ожидал, если по телевизору регулярно показывают, как они издеваются над подозреваемыми, даже избивают. Меня хотя бы не били, – горько усмехнулся он.
– Ну, а что конкретно там было? О чем вас спрашивали, что говорили? – нетерпеливо спросила Варя.
Зелинский обиженно покосился на нее, но все же рассказ продолжил:
– Их интересовало, где я находился двенадцатого июля в первой половине дня. Но я уже говорил их сотруднику, что был в библиотеке, – качая по-гусиному вниз-вверх шеей, рассказывал Зелинский. – А они говорят, сколько времени вы там провели? А я откуда помню? Ну, до обеда, наверное, до двух, или, может, чуть дольше. Я в кафе не хожу, ем у себя в кабинете. Мне мама бутерброды делает, салат в баночке, термос с собой дает, потому что в кафе дорого и невкусно, – поведал Варе историю о трогательной материнской заботе Андрей Валентинович, но мог бы и не пояснять, и так все понятно. – И потом, вы же понимаете, Варя, как человек несколько образованный, занимавшийся научной деятельностью, что невозможно сидеть все время за столом. Я выходил, рылся в картотеке, брал с полки справочную литературу, выходил курить, наконец. Можно я закурю? – тут же спросил он жалобно. – Меня это успокаивает.