– Опять туман? Такой как в сумерках?
– Примерно. Только хуже. Вел себя совсем уж по-хозяйски. Вывалился на дорогу и заполнил собой весь мир. Хорошо что мы с тобой заранее придумали сигаретами его гонять. Я закурил, и туман начал рассеиваться. Совсем не ушел, но хоть что-то стало видно… Я полпачки наверное скурил, одну за другой. Уже подташнивать стало, но как только останавливался, туман сразу переходил в наступление. Видимость – почти ноль. И запах в машине гнилой, болотный, хуже не придумаешь. Закурю – туман снова расступается, и вонь уходит. Ну или просто перебивается табачищем, тоже дело. Я еще подумал: ясно теперь, кому на руку борьба с курением. Я же сам пару лет назад чуть не бросил, поддавшись общему настроению, помнишь? И хорош бы я был, если бы не передумал тогда на третий, что ли, день…
– На второй, – говорю я.
И словно бы со стороны слышу, что голос мой звучит в точности как Томин. Такой же тихий и ровный. И убийственно спокойный. Истерический визг был бы в сто раз лучше. Потому что истерический визг – один из убедительных признаков онтогенеза. То есть жизни.
Но вряд ли у меня сейчас получится убедительно завизжать.
Ладно, нет так нет. Обойдемся.
– Но сейчас-то никакого тумана нет, – говорю я. – Получается, ты его победил.
– Тумана нет, – соглашается Тома. – И дороги тоже больше нет. И деревьев. И полей, и фонарей, и домов. И даже дурацких этих красных стрелок с надписью «объезд». Вообще ничего, включая телефонную связь. Пиррова победа. Если это вообще она.
– Кофе зато еще есть, – говорю я. – И бутерброды. И машина. И даже бензин в баке.
– С бензином, кстати, странная штука. По-моему, он больше не расходуется. Я уже хрен знает сколько часов еду. По моим ощущениям, давным-давно должно было наступить утро. А стрелка все там же. Впрочем, датчик мог просто поломаться. Чем он хуже прочих приборов? Вот это будет жопа, если вдруг…
Да не то слово.
Я протягиваю Томе еще одну порцию кофе. И разворачиваю два бутерброда, себе и ему.
– Держи, – говорю. – Мы с тобой совершенно точно не приборы. Значит, будем функционировать, как миленькие. И скоро выберемся на какую-нибудь нормальную дорогу. И гори все огнем.
– У меня такое дурацкое ощущение, что нас с тобой тоже больше нет, – уныло говорит Тома. – Некому отсюда выбираться. Странное такое ощущение, сосущая пустота, немного похоже на голод, только не в животе, а в каком-то другом месте. Бесконечно далеком. На том, где раньше были мы? Не знаю, как это место накормить.
Ужас не в том, что Тома говорит чушь. А в том, что я отлично его понимаю. Но в этом сейчас лучше не признаваться. И без меня тошно.