«Ай, где моя еда!» – заорал я Джонни, потому что это в точности все, что у меня было на уме в тот миг, когда он вошел. Выясняется, у Ирвина много лет ушло на то, чтобы преодолеть некий страх перед «мрачным художником футбола, который орет, требуя ужина, из большого папочкиного кресла» или чего-то вроде. Мне он все равно не понравился. Одного взгляда на него хватит, нескольких дней знакомства, чтоб утвердиться в частном мнении, и я пришел к заключению, что он распутник, которому хочется, чтобы все на свете залезли в одну громадную ванну, отчего ему выпадет шанс щупать ноги в грязной воде. Именно такой образ его слепился у меня при нашей первой встрече. Джонни тоже почувствовала, что он в этом смысле отталкивающий. Клоду он понравился, и всегда нравился, и его забавляло, развлекало, они вместе писали стихи, манифесты «Нового Видения», носились везде с книжками, устраивали фестивали трепа в номере у Клода в «Долтон-Холле», где он едва ли вообще ночевал, водили Джонни и Сесили на балеты и всякое в город, пока я бывал в Лонг-Айленде, родителей навещал. Мне рассказывали, что Клод учинил скандал на балетном балконе, капельдинеры надвигались с мигающими фонариками, он вывел «банду» через какую-то странную дверь, и они оказались в лабиринтах под оперным театром «Метрополитэн», забегали в гримерки, некоторые были заняты, вновь выбегали, кругами, взад и вперед, и победно выбрались наружу где-то на Седьмой авеню и удрали. Как по пути домой, в переполненной подземке все четверо ржали и веселились, Клод неожиданно завопил поверх всех голов: «КОГДА В ВАГОНЫ ГРУЗЯТ СКОТ – СОВОКУПЛЯЮТСЯ!» Такая вот студенческая белиберда. В не очень скверном стиле. В том же самом свете Клод как бы казался мне чем-то вроде мужлана, что было правдой.
Франц Мюллер ревновал к Ирвину, ко мне, к кому угодно, с кем Клод имел хоть что-то общее, а особенно к студентке-блондинке Сесили («буржуазная киска», как ее Клод называл), и однажды сиреневыми сумерками, когда все мы вымотались и спали на истовой вписке на шестом этаже, тихонько пришли Уилл Хаббард и Франц, увидели Клода на тахте в объятиях Сесили, и Мюллер сказал: «Он бледный какой-то, правда, как будто его вампирша насухо высасывает?»
Однажды ночью те же двое заявились, но обнаружили, что квартира пуста, поэтому для развлечения этот никчемный педераст Мюллер взял мою кошечку, намотал ей на шею галстук Хаббарда и попытался повесить ее на лампе: маленького котенка. Уилл Хаббард тут же ее снял, без вреда и лишь слегка раненную, мне кажется, в шее, не знаю, меня там не было, я б этого типа из окна выкинул. Мне об этом рассказали, но сильно позже.