Звонила ему домой. Несколько раз. Никого не было. Словно все вымерли. Меня это начинало смутно тревожить. Ну не ехать же, в самом деле, мне разыскивать его в «ЦДТ».
Прошла неделя, потянулась следующая. Он не объявлялся.
Тревога набирала градус медленного вскипания. Нет ничего мучительнее отсутствия информации, понимания, что необходимо предпринимать какие-то действия. Но какие? В каком направлении? Почему он мне не звонит? Я готова к любому известию, к любой правде, только бы не вот эта мертвящая, удушливая пустота, в которой домыслы вырисовывают самую банальную, страшную вероятность: он меня избегает, становится недоступен, решил наш роман оборвать.
Наконец, дозвонилась. Трубку взяла женщина. Меня бросило в жар – и тут же пот облегчения: голос явно немолодой, скорее старый. Я сдержанно попросила позвать Макса. Она сказала, что его нет. С какой-то странной, неуверенной интонацией. Когда его можно застать? Она не знала. Или не хотела мне говорить.
Неожиданно она произнесла:
– Простите, это вы… – назвала мое имя.
– Откуда вы знаете, как меня звать?
– Максимка предупредил. Сказал, вы обязательно позвоните. Вот, стало быть, объявились…
Господи, это его мама! Как же я сразу не сообразила?
И тут она зарыдала.
– С ним такое несчастье…
Мне сделалось дурно.
– Что случилось?!
– Он… он в тюрьме…
Все поплыло перед моими глазами.
– За что?!
– Говорят, наркотики… Он под следствием… Но это ошибка, он невиновен, его втянули, оклеветали, мой мальчик, мой единственный сын…
Меня поразило, что это обычный городской дом. Только балконов нет. Как и в любом деловом здании. Старой постройки, скучного вида, монолитное крупное здание на углу шумных улиц.
Позже я поняла: весь огромный квартал и есть тюрьма.
К дежурному была очередь. Все от него чего-то хотели. Шумели, требовали, заискивали, умоляли. Он вяло отвечал, с усталой флегмой взирая сквозь каждую. Именно «каждую», – наверное, совпадение, но толчея у окошка дежурного состояла на тот момент сплошь из женщин.
Я испытывала отчужденность, почти брезгливость, оказавшись среди этих хабалок. В них угадывалась несомненная причастность к тюрьме, они пришли хлопотать о преступниках. Но я-то была другой, мне требовалась справедливость, еще немного и недоразумение разрешится.
Когда подошла моя очередь, дежурный взглянул сквозь меня, не удостоив иного отношения, кроме казенного равнодушия.
Потом я сидела у кабинета следователя. Передо мной дожидались приема еще несколько человек. Они изредка переговаривались, но по большей части молчали, погрузившись в угрюмую отрешенность. По коридору ежеминутно кто-нибудь шастал, из кабинета в кабинет, то с кипой бумаг и деловитостью в строгом лице, то налегке, с досужим выражением нескончаемого перекура промеж непыльной, прискучившей работенки. И опять меня поразила обыденность, безразличие и тех кто сидит, и тех кто мимо проходит. Словно за дверьми одинаковых кабинетов вершатся не судьбы конкретных людей, а производятся действия абстрактного свойства, независимо от участников.