В представлении Софьи…
Пока в Европах заварушка, им не до Руси. Так что есть время решить проблему с Китаем и как следует освоить Сечь.
Если повезет — закрепиться на Амуре так, чтобы не свернули, и конкретно навтыкать маньчжурам. Чтобы не думали, что на Русь можно приходить незваными. Опять же Япония…
Чем ругаться с ними за Курилы всю дорогу, лучше сразу натравить на Них Чжэн Цзина? Пусть пиратствует всласть?
Если князья докажут свою независимость маньчжурам, а они докажут с ее помощью, то куда-то ж человеку надобно будет направить свою энергию? Пусть направит ее так, чтобы было выгодно Руси. А они помогут… почему нет?
Конечно, надобно быть очень осторожными, чтобы в итоге все против них не обернулись… но вряд ли.
Сидит себе Русь смирно — и пусть сидит. Воюет?
А с кем?
С турками? Так они всему христианскому миру поперек шерсти.
С Китаем?
И кому какое до них дело? Это далеко и неправда! Главное, что Русь не лезет в дела остального цивилизованного мира и не мешает делить Нидерланды. Конечно, эмиссары русского царя вывозят оттуда людей, но сколько тех вывезенных? И кому они интересны во время войны?
Ах да! Еще Русь торгует!
Тут — да, можно бы встревожиться. Но ведь Русь поставляла на европейский рынок то, чего нельзя было найти. Изящные шубы и палантины из мехов, муфты и шапочки — Софья тряхнула стариной и вспомнила фасоны XXI века — мигом оценили дамы. Рыбку и икорку — мужчины. А остальное… мед, воск, пеньку… вообще-то ранее это через Архангельск скупали англичане и голландцы. А сейчас все достается европейцам, львиная доля оседала во Франции и Испании — и кто будет этим недоволен? Все равно выходит дешевле, чем покупать то же самое у голландцев.
Так что пусть сидит…
Философия «гром не грянет, мужик не перекрестится» была свойственна и цивилизованной Европе.
* * *
— Какой же ты у меня красавец стал, Ванечка!
Феодосия с гордостью смотрела на сына. А как таким не гордиться? Красив, умен, царский ближник, доверенный друг, да и царевна за него не просто так согласилась выйти. Хотя последнее…
— Ванечка, ты ее сильно любишь?
— Сонечку? Мам, это не любовь. — Сын смотрел голубыми глазами, улыбался. — Любовь — это что-то другое. А я точно знаю, что коли в моей жизни ее не будет, то и жизнь-то не надобна станет.
Феодосия приложила руку к щеке. И, наверное, впервые пожалела о том дне, когда на ее пороге появились царские дети со своей теткой.
— Ох, Ванечка.
Сын, словно прочитав ее сомнения, улыбнулся:
— Мам, не надо бояться. Я в Сонечке больше, чем в себе, уверен. И в Алешке тоже.
Феодосия покивала. А ночью, поговорив с Матюшей, который так и оставался при ней, решилась идти к царевне.