– Слушай, Джура, кого это ты там пытаешь, а?
– Я? Пытаю? – Саидов приложил ладонь к груди. – Меня, меня пытают!
– Да ну? А то я уж и не знал, что говорить; вот молодой человек обвиняет нас: мол, мы мучаем людей.
Слайдов глянул на меня, понял все и рассмеялся.
– Кстати, Джура, познакомься. Как вас зовут, юноша?
– Сабир, – ответил я, покраснев.
– Да, да, Сабир Шукуров направлен к нам губкомом комсомола. Новый работник.
Джура подал мне руку, мы поздоровались.
– А это, – продолжал Зубов, – это Джура Саидов, гроза басмачей и вообще всякой контры. Боятся его, хотя, по‑моему, бывает мягковат.
Я не понял последних слов Зубова и ждал, что он скажет еще. Но объяснять он ничего не стал, а положил мне руку на плечо и легонько подтолкнул к Саидову.
– Будете работать вместе. Джура, возьми его к себе…
Джура кивнул. Так я стал сотрудником ГПУ Алмалыка.
Покончив со мной, Зубов обратился к Джуре:
– А что говорит твоя артистка?
– Опять Худайберды. Отдал их своим басмачам, всех опозорили, и певицу Уктам тоже. А плачет ее племянница. Она засватана была. «Теперь, – говорит, – кому я нужна?»
– Что будешь делать?
– А что сделаешь? – Джура пожал плечами. – Пообещал, что вернем добро, у них серьги, браслеты, в общем, все висюльки отобрали.
– Сволочи! – не выдержал Зубов. – Ну вот что. Дай сопровождающих и отправь их.
– Конечно, отправлю. Только вот племянница певицы Уктам говорит, никуда не поедет. Говорит! «Кому я нужна?»
– А ну пошли. И ты, Шукуров.
– Сабир, – поправил я.
– Да, Сабир, и ты. Посмотришь, как ведем допрос, и чтобы больше об этом разговоров не было. А ещё комсомол!
Мы перешли в соседнюю комнату – там уже сидели шесть женщин, все молодые, лишь одна была постарше, она обняла за плечи девушку и что‑то говорила ей, а та тихо плакала. «Видно, это и есть Уктам‑певица, – подумал я. – Слышал о ней еще в детстве – «прекрасная певица, отличная танцовщица», – говорили. А та, рядом, видно, ее племянница».
– Что будем делать, Уктамхон? – спросил Зубов.
Я не ошибся. Женщина, обнимавшая соседку, вскочила с доеста.
– Ах, дорогой начальник, что нам делать, придется ехать дальше… Судьба… Чтоб ей пропасть, этой культурной революции!.. Вот Зумрад моя плачет все. Первый раз поехала с нами, еле упросила ее мать отпустить девочку в культпоход, обещала беречь…
Девушка, сидевшая рядом с Уктам, все всхлипывала, не поднимая головы, лицо закрыла ладонями.
– Не плачь, сестрица, что ж теперь, – сказал ей Зубов. – Хочешь, оставайся в Ташкенте, а?' Я тебе записку дам, будешь жить со сверстницами, забудешь обо всем… Не горюй – ведь вся жизнь впереди!