После опроса в СД, возвратившись в лагерный барак, Малышев облегченно вздохнул: «Наверное, это последнее испытание». Но вскоре убедился, что плохо знает своих врагов.
Проанализировав его показания, немецкие разведчики и контрразведчики, очевидно, пришли к выводу, что Малышев по доброй воле рассказал им далеко не все, что ему известно. И тогда они заговорили с ним на другом, своем языке.
На очередной допрос Малышева доставили в здание, находящееся за пределами лагеря военнопленных.
Там в отдельной комнате ждали трое – два офицера и солдат. Офицер, говоривший по-русски, развернул карту Ленинграда и начал допрос без предисловий:
– В каких местах города расположены батареи?
– Не знаю, так как часть, в которой я служил, находится не в городе.
– Где находятся пирсы, от которых военные катера отправляются из Петербурга в Ораниенбаум и Кронштадт?
– Это мне не известно.
– Может быть, ты назовешь фамилию командира дивизии, в которой служил до пленения?
– Не могу назвать, не знаю.
– Врешь! – злобно выкрикнул гитлеровец и прижал к лицу Малышева горящую сигарету. Немцы столкнули сидевшего на табурете Малышева на пол, стали его избивать. Но цели не достигли: ни по одному вопросу разведчик не изменил своих показаний.
Стремясь сломить его волю, решили подвергнуть Малышева одному, особо изощренному испытанию. Через несколько дней лагерные охранники перед рассветом грубо подняли с нар, вывели его во двор, бросили в кузов грузовой машины. Миновав окраину Красногвардейска, машина остановилась у канавы. Последовала команда:
– Раус. Выходи!
– Чудесная ночь, Негин, а? Кому в такую ночь хочется умирать? Но будем говорить начистоту. Как ни прискорбно, но вы оказались советским разведчиком. Об этом свидетельствует тщательная проверка. Мне приказано вас расстрелять. Выбора нет никакого, уже все позади. И все же я хочу предоставить вам этот выбор. Жизнь будет дарована в случае, если вы откровенно расскажете, с каким заданием прибыли к нам. Все. Думайте. Но я даю вам две минуты.
– Я все время говорил только правду. Врать сейчас мне нет смысла, – сказал Малышев.
По знаку офицера солдат завязал Мелетию глаза.
Раздались выстрелы.
Мелетий не сразу поверил, что остался жив. Пришел в себя, когда нему подошел офицер.
– Зачем же вы так? – упрекнул он капитана.
– Маленькая проверочка, – беспечным тоном объяснил офицер только что устроенную им инсценировку расстрела. – Старый, довольно затасканный прием, но действует безотказно, как «парабеллум».
Малышева отвезли обратно в лагерь.
Через полтора месяца, когда казалось, все страшное было уже позади, Малышева свалил с ног свирепствовавший в бараке сыпной тиф. Болезнь протекала тяжело. Но закаленный организм разведчика поборол и этот опасный недуг.