— Рабочих разозлило такое заявление, — читал Люка, — и они решили выразить свое недовольство. Часть их окружила и взяла под охрану главный сборочный цех, в то время как другая часть «рабочих и родственников» направилась к загородному дому Сультов.
Это было как раз то событие, о котором рассказывала мать Нинетт, когда рабочие разгромили дом Сульта, убили его и изнасиловали его жену. В газетах были помещены нечеткие фотографии женщин, которых уводили прочь, и еще одна фотография с трупами, лежащими около дороги.
Но какое отношение имеет ко мне вся эта история?
— Подождите минутку, месье.
— Жду.
— Революционная кровь их предшественников, — переводил он далее, — разогретая предвкушением жизни в новой эре, освобождением от цепей, казалось, кипела в их жилах, когда они окружали особняк в лесу. По сигналу люди пошли вперед неудержимым потоком с криками: «Предатели, предатели!» Месье Сульт пытался задержать их, но они уже чувствовали себя хозяевами положения, и никакая сила на Земле не могла им противостоять. «Справедливости! — кричали они, — расплаты, во имя Франции!» Сам Сульт лежал у подножия лестницы мертвый.
Я посмотрел на Люка через расплывавшуюся перед глазами пелену людей, которые сновали вокруг нас. Отчеты в трех газетах от 1 сентября 1944 года очень походили друг на друга, будто их писал один автор.
Люка покрутил бокал.
— Хотите знать, что случилось потом? — Я кивнул. — Похоже, мадам Сульт с двумя детьми отправилась куда-то в ссылку. Есть сведения, что несколько лет она жила в Шеноне.
— Ага! — Все начинало вставать на свои места. Должно быть, тогда и построили этот дом, и это же объясняет наличие дорогих книг в шкафу в гостиной.
— Слушайте, слушайте дальше! Мадам Сульт еще жива! — встрепенулся Люка.
— Да, мне это известно. Мне рассказала об этом киоскерша в отеле.
Люка казался разочарованным, но продолжал дальше:
— Я также выяснил, где она обитает сейчас. Не хотите ли узнать? Закажите мне еще пива, и я скажу где.
Я подозвал официанта.
Люка ухмыльнулся:
— В местечке под названием Гурдон-сюр-Луп. Километрах в тридцати пяти к северу от Понтобана, в горах. — Он потер руки. — Плохое место.
— Почему?
— Пустынное, безлюдное, унылое.
— Тогда почему же она там живет?
— Может, вы это и выясните?
Но опять мне пришел на ум вопрос: какое это имеет значение? Для меня, по крайней мере?
— Понимаете, старуха покинула Шенон, когда похоронили ее детей.
— Детей или ребенка? — спросил я. — Ле Брев теперь говорит, что погиб только один.
Он выглядел озадаченным:
— Во всех газетах писали, что двое. Я проверил репортажи, месье, когда писал статью.