— Я еду в деревню.
— Я с тобой, — сказала Эмма.
Мы оставили открытой входную дверь, остановились около незапертой машины и посмотрели друг на друга.
Никаких следов борьбы, никакого намека, ни послания, ни надежды. Ворота к дому открыты, как мы их и оставили, но все возможные следы смыты дождем.
Мы любили их, своих детей, и вот теперь они исчезли.
— Вон та штука. Вон та штука в поле. Что это? — закричала она.
Я всмотрелся в поле и увидел какую-то черную массу.
— Не знаю. Поехали. Нам надо вызвать жандармерию.
— Но что там, во имя Господа?
Сейчас я мог разглядеть лучше: черный бугорок на поле напротив возвышался, как какая-то первозданная гора.
Держа фонарь в руке, я прошел через ворота и пересек дорогу, чтобы разглядеть получше. Может быть, здесь таилась какая-то подсказка или это была пластиковая крыша, под которой… они… может быть… спали.
Трава скользила у меня под ногами, промокший скот, коричневый и черный, с тревожными, налитыми кровью глазами, с трудом брел по полю.
Что-то лежало на поле, черное и мертвое, как проклятие.
Я перешагивал через лужи воды, под свинцовым небом, оставив дом позади, на уме были только мысли о детях. Воздух напоен угрозой. Это что-то возвышалось… мне подумалось — как надгробный камень.
Оказалось, это корова. Мертвая. Молния поразила ее в голову, и в воздухе витал запах паленого.
Деревня представляла собой скопление домов на перекрестке шоссе Д183 и дороги на Альби. По чистой случайности нас забросило сюда, благодаря агентству, которое забронировало для нас дом. Ранним утром деревня смотрелась как литография со стертыми красками: на углу церковь из серого камня, каменные дома с захлопнутыми дверями и мокрой блестящей черепицей, уродливые сплетения электропроводов. Мы видели зажженный свет: электричество отключилось не во всей округе. Продуктовый магазин закрыт. Булочная закрыта. Гараж, автомагазин, лавка, где продаются подержанные вещи. И все.
Когда мы въезжали в деревню, Эмма крепко стиснула зубы, но я знал, что у нее все стонет и плачет внутри. За изгородью из колючей проволоки щипал траву осел, а может быть, мул. Несколько цыплят попискивали, вышагивая друг за другом. Если не считать их писка, вокруг царила мертвая тишина. Припаркованные машины казались чуть ли не брошенными, никто не подавал признаков жизни в домах, когда мы проезжали мимо по лужам. Странный туман покрывал холмы и, казалось, капал с деревьев. Мы были совершенно одни: супружеская чета, от которой никто еще не слышал заявления о двух пропавших детях, которых никто не видел.