— Эстель, мне действительно нужна ваша помощь, — взмолился я. — Подумайте, какую историю вы сможете размотать.
Но Эстель все еще сопротивлялась.
— Думаю, здесь нечего разматывать, — ответила она.
— Ради Бога, подумайте, может, вы что-нибудь и найдете.
Я, должно быть, дошел до предела.
Она вздохнула и опустила голову.
— Это будет нелегко, но я попытаюсь. — Она поставила свой стакан рядом с моим. — Теперь вам надо идти.
Она проводила меня через внутренний дворик.
— Иногда невозможно найти разумных объяснений…
Эстель говорила, как Ле Брев, но мне это было не нужно.
— Мои дети так просто не убежали бы…
— Вы должны здраво посмотреть на их поведение в прошлом, — произнесла она, будто подразумевая, что они потеряны навсегда.
— Мне нужно знать, есть ли здесь в округе псих. Который похищает детей… Может быть, тот случай из прошлого даст ключ к отгадке.
— Нет. Уверена, что нет.
Мы постояли немного на ступеньках на улице.
— А я так любил Францию, — промолвил я с тоской.
— Мне жаль. Очень жаль.
— Сейчас я ее ненавижу.
Она быстро взглянула на меня.
— Ненавидеть — значит не понимать, — сказала она.
Ле Брев пришел к нам домой днем в сопровождении двух незнакомых сотрудников в строгих костюмах и блестящих солнцезащитных очках. Он отчитался передо мной о предпринятых шагах. Столько-то версий выдвинуто, столько-то проверено, проведен опрос психологов и теоретиков, кто-то задержан по подозрению, затем отпущен. Сексуальный маньяк-убийца в Лионе, который не мог быть на месте происшествия, потому что был арестован накануне той ночи. Слабая улыбка промелькнула на его лице, когда он проводил рукой по своим седым волосам.
— Это наиболее загадочное дело, месье. Очень необычные обстоятельства. Как правило, такие происшествия с туристами не случаются.
Затем он решил еще раз допросить меня, проявляя настойчивость прилежного ученика. Сколько еще мы собираемся пробыть здесь? Часто ли у Эммы бывают нервные припадки? Как только мы вернемся в Англию, он, конечно же, сразу нам сообщит, если будет что.
Эмма уже пришла в себя, но была одурманена лекарствами. Я боялся, что она принимает их в слишком большом количестве, но Ле Брев продолжал настаивать, чтобы она следовала указаниям врача.
Почему мы так волновали этого человека? Он что, не может заниматься своей работой, своими тысячами дел, и не высказывать этих показных забот, этих неискренних слов утешения? Чем больше я его узнавал, тем меньше доверял ему.
— Пожалуйста, оставьте нас одних.
— Конечно. Но меня волнует состояние вашей супруги.
— С ней будет все в порядке. Она поправится.