– Ты мог бы приехать, Морозов, год спустя, два, три, четыре. Не знаю точно, когда я перестала ждать, но верить – о, господи! – я верила все это время, понимаешь? Я не могла простить тебя, но постоянно придумывала какие-то оправдания, каких-то злых дядек, которые заставили тебя от меня отказаться, какие-то долги, которые ты должен был отдать, а денег у тебя не было, и поэтому ты согласился на ультиматум отца и выкинул меня из своей жизни! Но потом ты же мог приехать, ты мог выбраться из этого дерьма, Морозов! Или что? Ты решил, что уже поздно?
По щекам ее текла соленая ночь. Тонкие пальцы прижимались к лицу, но остановить черный поток не могли. Не могли, будь все проклято!
Он смотрел, а сердце скрипело в ребрах. Будто бы ноготь по стеклу.
– …Как ты мог решить за нас? Как ты мог?!
– Тина, – шевельнулись его пересохшие губы, – я приезжал. Мать не сказала тебе?
– Что?!
– Мы решили, что тебе ни к чему эта нервотрепка.
– Что?!
– Значит, об этом Катерина Андреевна не вспомнила, – вздохнул он. – Все равно, не имеет значения… Ты все верно сказала.
– Олег, когда ты приезжал? Зачем? Ты врешь!
– Это тогда я врал. Врал самому себе, что так будет лучше.
Он вытер ее слезы, она сидела неподвижно, как послушная девочка. Олег положил на стол цветы и достал из кармана бархатную коробочку. Кажется, все. Ничего не забыл. Долгие проводы – лишние слезы. Хотя, все слезы уже выплаканы, не о чем больше плакать. Ничего нет, ничего!
– Прости меня, – сказал он.
– И ты меня прости.
Ничего нет, думала она по дороге на работу. Ничего нет, думала она в офисе. Ничего нет, думала она, возвращаясь домой.
Нет ничего, что стоило бы оплакивать. Так почему она плачет не переставая, даже если глаза сухи?!
Цветы она выкинула в ближайшую урну, серьги уронила в коробку нищей, осталось избавиться от самой малости – содрать с себя кожу, помнящую его поцелуи, вырвать забившееся в глотку его дыхание, смыть его запахи, изодрать в мелкие клочья память, развеять по ветру, как пепел тринадцатилетний давности. Она умеет это.
– Тина, ты похудела…
– Тина, у вас случилось что-то?..
– Тиночка, тебе надо отдохнуть!..
– Валентина, тебя к телефону, я сто раз уже повторил!..
– Мама, а…
Вот только это, вот только «мама» – веселое, уставшее, жалобное, капризное, обиженное, ласковое – как разряд электрошока приводило в сознание.
Недели через две Тина опомнилась окончательно и увидела выход.
– Мы едем отдыхать, – сообщила она Ефимычу, – я и дети.
– Не понял, – насупился тот, – а я?
– А разве ты устал от чего-то? – прищурилась она, но тотчас смягчилась: – Извини, дорогой, но кто-то должен следить за домом, а на маму с Вероникой у меня никакой надежды. Только на тебя я могу положиться.